Прежде, чем их повесят

Глокта посмотрел на неё, облизывая пустое место, где раньше были передние зубы. Никакой системы. Ни цели. Жестокость ради жестокости. Если бы я сегодня хоть что-нибудь съел, сейчас меня бы стошнило.

— Сколько ей лет?

— Четырнадцать, наверное, наставник, но я не вижу, что в этом существенного.

— Существенно то, инквизитор Харкер, что заговоры редко возглавляют четырнадцатилетние девочки.

— Я думал, надо подойти основательно.

— Основательно? Вы им вообще вопросы задавали?

— Ну, я…

Трость Глокты треснула Харкера прямо по лицу. Внезапное движение вызвало приступ мучений в боку Глокты, он споткнулся на больной ноге и был вынужден ухватиться за руку Инея, чтобы не упасть. Инквизитор взвизгнул от боли и потрясения, отшатнулся к стене и сполз на грязный пол камеры.

— Вы не инквизитор! — прошипел Глокта, — вы ёбаный мясник! Посмотрите на состояние камеры! И вы убили двух наших свидетелей! Какой теперь от них прок, болван? — Глокта наклонился. — Если только это не было вашим намерением, а? Может, Давуста убил завистливый подчинённый? Подчинённый, который хотел, чтобы свидетели молчали, а, Харкер? Может, мне надо начать своё расследование с само́й Инквизиции?

Харкер попытался подняться, но над ним навис практик Иней, и инквизитор и отпрянул назад к стене. Из носа у него потекла кровь.

— Нет! Нет, пожалуйста! Это был несчастный случай! Я не собирался убивать их! Я просто хотел узнать, что случилось!

— Несчастный случай? Вы или предатель или совершенно некомпетентны, и мне нет пользы от вас в любом случае! — Он наклонился ещё ниже, игнорируя боль, стрелявшую в спине, изогнув губы в беззубой улыбке. — Насколько я понимаю, инквизитор, с дикарями твёрдая рука — самое эффективное средство. Вы узна́ете, что нет рук твёрже моих. Нигде. Убрать этого червя с глаз моих!

Иней схватил Харкера за плащ и грубо вытащил по грязи в дверь.

— Подождите! — вопил тот, цепляясь за дверной косяк, — пожалуйста! Вы не можете так поступить! — Его крики стихли в коридоре.

У Витари вокруг глаз виднелась лёгкая улыбка, словно сцена ей понравилась.

— Что с этим бардаком?

— Вычистить. — Глокта прислонился к стене и вытер пот дрожащей рукой. Его бок пульсировал от боли. — Вымыть. Тела похоронить.

Витари кивнула на выжившую.

— А с ней что?

— Предоставить ванну. Одежду. Еду. И отпустить.

— Вряд ли стоит тратить на неё ванну, если она вернется в Нижний Город.

В этом есть смысл.

— Ладно! Она была служанкой Давуста, может и мне послужить. Пусть вернётся к работе! — крикнул он через плечо, уже ковыляя к двери. Надо было убраться из камеры. Он едва мог там дышать.

— Мне жаль вас всех расстраивать, но стены в их нынешнем плачевном состоянии сложно назвать неприступными… — Говоривший смолк, когда Глокта прошаркал в дверь зала совещаний правящего совета Дагоски.

Зал был настолько не похож на камеру внизу, насколько вообще может отличаться одна комната от другой. На самом деле это самая прекрасная комната из тех, что я видел. Каждый дюйм стен и потолка был украшен в самых мельчайших деталях: сцены из кантийских легенд в натуральную величину, окруженные геометрическими узорами пугающей сложности, разукрашенные блестящим золотом и серебром, ярко красным и голубым. На полу была выложена поразительно сложная мозаика, а длинный стол инкрустирован завитками тёмного дерева и пластинами слоновой кости, и отполирован до блеска. Высокие окна раскрывали захватывающий вид на бурый пыльный город, и на искрящийся залив за ним.

Женщина, которая поднялась, чтобы поприветствовать вошедшего Глокту, выглядела под стать этому великолепному убранству. Поистине.

— Я Карлотта дан Эйдер, — сказала она, свободно улыбаясь и протягивая к нему руки, словно они были старыми друзьями, — магистр гильдии торговцев пряностями.

Следовало признать, Глокта был впечатлён. И если бы только её выдержкой. Ни малейших признаков ужаса. Она встречает меня так, словно я вовсе не обезображенная, дёргающаяся, скрюченная развалина. Она встречает меня так, словно я выгляжу столь же прекрасно, как и она. Карлотта дан Эйдер носила длинное платье в южном стиле: синий шёлк, вышитый серебром, мерцал на ней от прохладного ветерка, задувавшего через высокие окна. На её пальцах, запястьях, на шее блестели украшения обескураживающей ценности. Глокта почуял странный аромат, когда она подошла ближе. Сладкий. Может, как пряности, которые сделали её такой богатой. Всё это на него подействовало. В конце концов, я до сих пор мужчина. Просто уже не настолько, как был когда-то.