Прежде, чем их повесят

— Королевский указ, — выдохнул он, вытирая потный лоб рукавом, — подписанный всеми двенадцатью членами Закрытого Совета. Даёт всю полноту власти! — Он аккуратно положил указ на инкрустированный стол, словно беспокоился, что тот может воспламениться. — Это…

— Мы все знаем, что это. — Магистр Эйдер задумчиво смотрела на Глокту, постукивая пальцем по гладкой щеке. Как торговец, который неожиданно забеспокоился, что это покупатель-простофиля дурит её, а не наоборот.

— Похоже, наставник Глокта принимает управление.

— Сложно сказать, что я принимаю управление, но я буду присутствовать на всех встречах этого совета. Можете рассматривать это как первое из весьма многочисленных изменений. — Глокта довольно вздохнул, откинулся в своем прекрасном кресле и вытянул больную ногу, давая отдых больной спине. Почти удобно. Он взглянул на хмурые лица правящего совета города. За исключением того, разумеется, что один из этих очаровательных людей, скорее всего, опасный государственный изменник. Предатель, который уже устроил исчезновение одного наставника и вполне возможно обдумывает, как устроить исчезновение второго.

Глокта прокашлялся.

— А теперь, генерал Виссбрук, что вы говорили, когда я пришёл? Что-то насчет стен?

Старые раны

— Ошибки прошлого, — нараспев и очень напыщенно произнёс Байяз, — не должны повторяться. Поэтому правильное обучение должно быть основано на глубоком понимании истории.

Джезаль позволил себе неровно вздохнуть. Почему на всей земле старик выбрал для просвещения именно его, было за пределами его понимания. Похоже, из-за старческого слабоумия у него разыгралось непомерное самомнение. В любом случае, Джезаль был непоколебим в своей решимости не учиться ровным счётом ничему.

— … да, история, — задумчиво говорил маг, — в Халцисе истории немало…

Джезаль глянул по сторонам, и ничто не произвело на него никакого впечатления. Если история — это всего лишь возраст, то Халцис, древний город-порт Старой Империи, определённо был ею богат. Если же история это нечто бо́льшее: великолепие, слава и всё то, что шевелит кровь — тогда в Халцисе её, очевидно, не наблюдалось.

Несомненно, город был тщательно спланирован: широкие прямые улицы располагались так, чтобы открывать путешественнику величественные виды. Но то, что когда-то и было гордыми городскими пейзажами, теперь превратилось в панорамы разложения. Отовсюду заброшенные дома, пустые окна, и дверные проёмы печально взирали на развороченные площади. Путешественники проходили мимо переулков, задыхавшихся от сорняков, мусора и гниющих досок. Половина мостов через медленную реку обвалилась, и их никто не чинил. Половина задушенных плющом деревьев на широких улицах умерла и засохла.

Здесь не было ничего похожего на ту полноценную жизнь, которая в Адуе бурлила от доков и трущоб до самого Агрионта. Может, порой и казалось, что родина Джезаля кишит, шумит и разрывается от людей по швам, но, глядя на оборванных граждан Халциса, ковылявших по своему разлагавшемуся реликтовому городу, он не сомневался, какую атмосферу предпочитает.

— …мой юный друг, у вас будет много возможностей чему-то научиться в нашем путешествии, и я предлагаю вам ими воспользоваться. В особенности вашего внимания достоин мастер Девятипалый. Думаю, вы сможете многому у него научиться…

Джезаль чуть не задохнулся от удивления.

— У этой обезьяны?

— Эта, как вы говорите, обезьяна весьма известна на Севере. Там его называют Девять Смертей. От этого имени сильные мужчины переполняются страхом или храбростью, в зависимости от того, на какой они стороне. Боец и хитроумный тактик с непревзойдённым опытом. И кроме всего прочего, ему отлично известно, как говорить намного меньше того, что он знает. — Байяз глянул на него. — В отличие от некоторых других известных мне людей.

Джезаль нахмурился и сгорбился. Он не понимал, чему может научиться у Девятипалого, кроме того, пожалуй, как есть руками и неделями не мыться.

— Великий форум, — пробормотал Байяз, когда они вышли на широкое открытое пространство. — Пульсирующие сердце города. — Даже его голос звучал разочарованно. — Сюда жители Халциса приходили покупать и торговать, смотреть спектакли и слушать судебные дела, спорить о философии и политике. В Старое Время тут яблоку было негде упасть, до самого позднего вечера.

Теперь места было предостаточно. На обширной мощёной площади поместилось бы в пятьдесят раз больше той жалкой горстки людей, что там сейчас собралась. Огромные статуи, стоявшие по краям, были перепачканы и поломаны, и их грязные пьедесталы клонились под разными углами. В центре расположились несколько лавок, сбившихся в кучу, как овцы в холодную погоду.