Прежде чем мы проиграем (СИ)

— Том! Том! — почти неслышно залепетала Гермиона, чувствуя, как его состояние очень быстро начинает передаваться ей: она не может сдерживать натиск тепла, не может удержать контроль и привести того в чувство.

И она глупо теряет саму себя.

Его пересохшие губы быстро увлажняются, зубы больно вонзаются в её нижнюю губу и вызывают гортанный вскрик.

Мысль о предательстве наглухо свела его с ума. Зачем она её озвучила?

Ей слишком больно, но задрожавшие руки под влиянием тепла тянутся к мучителю и находят воротник рубашки, стискивая так сильно, что Том ещё сильнее нависает над Гермионой и грубо вонзает ладонь в корни волос, с силой сжимая их.

Она чувствует, как рьяно он жаждет разорвать её, сломать, как стекло, убить и забрать всё себе, но вместо исступлённого страха Гермиона пытается поддаться его ярости, утолить жажду, отдать всё возможное и получить награду взамен.

Её прошибает током, цвета исчезают, застилая всё белизной, которая мутно отражается в тёмных глазах, затуманенных антрацитовым дымом, и в голову приходит одна единственная мысль, как остаться после такой схватки в живых: поддаться магии ровно с такой же мощью, с какой поддаётся Том, без раздумий о последствиях.

И в ней впервые просыпается точно такое же чудовище, что всегда управляло Томом. Тепло, как яд, заставляет закипать кровь в жилах, а острые когти больно впиваются в сердце, требуя вырвать из Тома всё, что в нём есть. Безропотно пальцы устремляются к сонной артерии и больно сдавливают её, заставляя волшебника прерывисто выдохнуть и слегка отстраниться, распахнув ничего невидящие перед собой глаза, и ошеломлённо взглянуть на Гермиону. Но она не даёт ему отпрянуть, буквально подпрыгивает к губам и захватывает нижнюю зубами, при этом оставляя ссадины от ногтей на его шее.

Ему становится также больно, как и ей, но он не приходит в себя, а наоборот, принимает это как вызов. Том хватает её за ночную рубашку, чуть ли не поднимает над полом и встряхивает со всей силы, с угрозой прошипев:

— Я ненавижу тебя, Грейнджер. Мне проще тебя убить…

К его ещё большему изумлению она коротко шипит в ответ лишь одно слово:

— Убей.

И в следующую секунду она ощутила, как насмешка пробивает его насквозь: он опускает её вниз, невесело, даже зловеще смеётся в губы и с оттенком безумия всматривается в почерневшие глаза. Звонкий смех быстро приобретает оттенки отчаяния и бессилия, а в душу врывается горечь и тоска, больно сжавшая сердце.

Он не может убить. Он начинает её чувствовать самой тонкой и хрупкой вещью в мире, которую нужно беречь и хранить, как самый значимый трофей. Его губы аккуратно начинают скользить по ровному лицу, оставляя невидимые следы, задевая бледные щёки, приоткрытые глаза и холодный лоб, а руки разжимаются и медленно проникают под плечи, обхватывая Гермиону настолько мягко и нежно, словно лишнее движение может разбить её. И она заражается этой мягкостью, предчувствуя знакомую пропасть, в которую невообразимо приятно срываться и лететь, ощущая невидимые тени за спиной, что обволакивают, чувственно сжимают и утаскивают вниз.

Том крепко и искренне прижимает её к себе и тяжело выдыхает в волосы, полностью пропитанный бессилием, из-за которого с губ пытаются сорваться слова, что за всю жизнь он никогда не произносил.

Но он со стоном в груди так и не может их сказать, потому Гермиона решается помочь в этом.

— Скажи, что любишь, — шепчет ему в шею и горячо выдыхает с замирающим сердцем в груди.

Он некоторое время молчит, не в силах перебороть себя, затем аккуратно отстраняется и заглядывает туманными глазами ей в лицо, после чего едва слышно, с болью в голосе отзывается:

— Ты должна заставить меня полюбить.

— Так скажи, что я уже это сделала.

Но он продолжает безмолвно смотреть на неё, противясь всеми силами души.

— Скажи это, Том, — умоляет его Гермиона, крепче сжимая в объятиях, находя тонкие губы и накрывая их своими.

Но он всё равно молчит, переплетает языки в поцелуе, медленно разворачивает Гермиону и наступает вперёд, оттесняя её к кровати. Он чувствует, как нежно и чувственно она гладит его по щекам, путается в кучерявых волосах, гладит плечи и потом тянет за воротник на себя, стремительно падая на постель и утаскивая его за собой.

Их взгляды постоянно перекрещиваются, загораясь огоньками искреннего желания, ладони скользят по одежде, пальцами нащупывая все застёжки и пуговицы, чтобы избавиться и обнажить друг друга, а сердца бешено бьются, стремясь прозвучать одной музыкой в прерывистых вздохах.

Том аккуратно выводит невидимые линии по изгибам оголённого женского тела, словно изучает его впервые, опускает ладонь к бедру и слабо сжимает, но тут же сладко стонет, ощутив, как горячая ладонь Гермионы проникает ему в брюки. Губы невольно приоткрываются и замирают на несколько мгновений, затем нежно скользят по щеке Гермионы к уху и дарят ей ошеломлённо восторженный вздох, вызывая Тома на откровение.