Прежде чем мы проиграем (СИ)

Что-то очень мощное, невиданной силы вонзается в неё, переворачивает все её внутренности, изворачивает душу, растянутую как жвачку, и обрезает её пополам, а после вся свернувшаяся комком от ужаса магия Тома выбивается через грудь, озарившись белоснежным шаром, который подхватывает чёрная дымчатая тень, так же вышедшая из груди Гермионы, и со скоростью света уносит в кольцо, тонущее в луже крови.

На месте недавно сидящей магии остаётся пустота — огромная зияющая дыра, прожжённая вихрем беспощадной дымки, место которой ей не занять ничем.

Гермиона открывает глаза и смотрит на Тома — он растворяется на её глазах и хотелось бы с облегчением, но оказалось с пустотой понимает, что он был прав. Он просто исчезнет, его вышвырнет из этого мира, словно и не было.

Но почему здесь осталась она?

Гермиона касается призрачного тела Тома, ещё чувствует его физическое воплощение и сжимает его окровавленную на груди рубашку, смерть как желая исчезнуть вместе с ним.

Почему крестраж не работает?!

Почему он не работает?!

Гермиону трясёт от ужаса пережитого, но больше всего от того, что, кажется, у них ничего не получилось.

Всё было зря.

После разрыва души она осталась здесь.

Нескончаемый поток мыслей вихрится в голове, и лишь тупая жгучая боль в груди вечно отдёргивает от истеричного стона. Тело жжёт так сильно, что хочется захлебнуться рядом с Томом в луже собственной крови, и даже рука предательски тянется за палочкой, чтобы покончить с собой.

Это невозможно. Том никогда не ошибался. Почему всё не так, как он сказал?!

Гермиона замечает последний образ Тома, отклоняется назад и падает на спину, уставившись в потолок, который до этого бегло изучал Риддл. Внутри что-то сильно сжимается, и потом Гермиона понимает, что это не частицы магии, которые, может быть, могли бы в ней остаться. Это была её пульсирующая кровь, течение которой чувствовалось более явственно, чем когда-либо. В ней не осталось ничего, кроме огромного выжженного кратера, раскинувшегося на поверхности оставшейся части души, мирно устроившегося среди пепла и льда.

Её выжгли, ей вырезали сердце, прижгли раскалённым мечом рану и оставили без всего: без мыслей, эмоций или хоть каких-то чувств.

Она бы выла от боли, если бы ей действительно было больно, но внутри ничего — только вспороли грудь и уже наскоро зашивают безболезненными нитями безжалостности, равнодушия и холода.

Она чувствует себя льдом, очаровательно покрывающим поверхность каменного пола, и становится как будто бы легко и безмятежно. Она кружится в изящной красоте холодной бездны, влекущей её за собой — её бесчувствие заставляет подняться на ноги и посмотреть в глаза правде, которая должна тронуть! — но больно и душераздирающе не трогает.

У них не получилось.

Они проиграли.

Гермиона поднимается, достаёт палочку и поворачивается к покоящемуся в крови кольцу — их общему крестражу, который, чёрт бы его побрал, не сработал.

Она берёт его, очищает от крови и внимательно всматривается в появившуюся вмятину на камне, симметрично расположенную другой вмятине, затем прячет в карман и со сдавливающей грудную клетку пустотой устремляется прочь из аудитории.

По дороге она ищет в себе былые чувства, сканирует на наличие каких-либо остатков эмоций, но внутри мрак и пустота — бездонная пропасть, в которой даже не за что зацепиться. Она летит неизбежно вниз и не боится разбиться, потому что знает, что теперь в этом полёте застыла навсегда — там больше нет дна. Внутри холодно, зябко, но даже не хочется укрыться, согреться и отдаться хоть какому-то чужому теплу.

Вместо этого ей хочется найти Волан-де-Морта и покончить с ним хоть голыми руками — ведь этого хотел Том, если план провалится?

С невероятной решительностью и заклокотавшей жаждой мести Гермиона приближается к спуску в вестибюль, быстро преодолевает ступеньки, не обращая внимания на ужасающие звуки бойни в Большом зале — они уже не кажутся ужасными, они лишь звучащая симфония потерь и смерти, к которым нет ничего внутри кроме сковавшего равнодушия.

Она не обращает внимания на знакомые и незнакомые лица защитников замка и Пожирателей смерти, уверенно устремляется вперёд, завидев Волан-де-Морта, сражающегося с тремя волшебниками одновременно, и как только собирается выпустить изумрудную вспышку из своей палочки, неожиданно перед ней возникает Гарри, сбрасывая с себя мантию и выставляя палочку на врага.

Гермиона замирает и хмурится, раздражаясь, что не удалось привести план в действие прямо сейчас.

А сражающиеся мгновенно кричат, что Поттер жив.

Какая чёртова радость! — Поттер жив!

— Пусть никто не пытается мне помочь! Так нужно! — выкрикивает он, держа Волан-де-Морта под прицелом палочки.

— Гарри Поттер, наверное, шутит, это ведь совсем не в его стиле, — смеется тот, демонстративно поправляя свою мантию и выставляя палочку на Поттера.

— Гарри, не делай глупостей, — тут же вступается Гермиона, подходя к нему ближе, чем привлекает внимание Волан-де-Морта.

— А тебя я уничтожу после Поттера, разумеется. Так что не мешай мужчинам участвовать в честной дуэли.