Презирая дымы и грозы

Они даже подумать не могли, что это было только начало, что главные события их ждут впереди.

Между тем действо за окнами автомобиля продолжалось. Откуда-то взялись новые люди, которые теперь цепочкой стояли с обеих сторон дороги и бросали, и бросали на машину живые цветы с криками приветствий: «Ура!», «Милости просим!» и «Победа!». А когда Борис Павлович присмотрелся, то увидел, что и дорога усыпана цветами, среди которых преобладали степные скромняги, но были и тюльпаны.

— Господи, как их благодарить за такую встречу? — растерянно бормотал он.

Прасковья Яковлевна сияла.

— А ты тем временем подбирай в уме мудрые слова, которые должен будешь сказать за столом. Я уверенна, что они не только нам, но и себе сделали праздник. И он будет продолжаться.

— Да я-то подбираю... Но разве я заслужил такие почести? Ну поддержал раненного мальчишку — подумаешь, какое большое дело... А он, видишь, как повернул.

— Столько лет помнил... — с затаенным ликованием сказала Прасковья Яковлевна. — Видно, слишком плохо ему тогда было. А что, он сильно ранен был? Я только руку помню...

— Сильно, — сказал Борис Павлович, сдвинув плечом. — Наверное, рука осталась изувеченной. Его взрывом кинуло на камни и весь бок смяло, а потом придавило землей. Еле откопали. Ну, это я по его же рассказам знаю.

Перед самым селом, где была то ли площадь, то ли спортивный стадион, их опять остановили празднично одетые люди. Трудно сказать те ли самые они были или другие. Глаза у приехавших разбегались от пестроты цветов и разноцветия одежд, головы кружилась от впечатлений, все казалось смешавшимся в один чудесный калейдоскоп!

При их приближении над головами лиманчан зареяли кумачи, разноцветные флажки, красные полотнища, появились цветочные гирлянды из бумаги. Транспаранты отличались от первых, хотя тематика была прежней, что естественно. Теперь там было написано: «Добро пожаловать в Лиманы!», «Виват, солдат!», «Победителям — слава, слава, слава!» И снова персональное: «Борису Павловичу спасибо за Сашка». Все, чем можно было украсить стоящих на улице людей, тут присутствовало. А еще вокруг витал неподдельный дух искренности, радушия, благосклонности.

Борис Павлович и Прасковья Яковлевна уже смелее вышли из машины. Им хотелось увидеть Сашка и немного разрядить накал торжественности, хотя они понимали, что люди не откажутся от праздника, который так здорово подготовили и который им самим нравился.

При появлении гостей шепотки в толпе прекратились, их перекрыл звучащий баян, и скоро уже знакомый мужской голос запел «Ты ждешь, Лизавета», только слова в песне были другие:

Навстречу нам лето,

Спешит в искрах света.

Я не спал до рассвета,

Думал только о дне,

Когда вас увижу.

И вот вы все ближе

На горячем боевом коне.

Я майской порою,

Ворота открою,

Снова встречусь я с вами,

Дорогие мои.

В тоске и тревоге

Вас жду на пороге,

И поют

В саду мне соловьи.

Боюсь суесловья…

Борис и Прасковья,

Как прекрасно, что вновь я

Вас увидел в строю.

Вы славно трудились

И счастья добились,

Прославляя Родину свою.

Слава Богу, — думала Прасковья Яковлевна, подавляя подступающие слезы, что эти люди подобрали такие жизнерадостные, задорные песни, а то ведь праздник «со слезами на глазах». А этих слез глазам уже не хотелось. Душа от них устала.

Оглядевшись вокруг, приехавшие заметили, что попали на большую театральную сцену под открытым небом — на импровизированное поле боя. В некоторых местах тут виднелись противотанковые ежи и «надолбы», правда, выполнены они были из дерева, да и существовали лишь для намека на обстановку. Но декорациями служили не только макеты. Между ними лежала парочка перевернутых вверх колесами мотоциклов с фашистскими крестами, громоздились еще какие-то железки. И довершала вид прошедших боев старая полуторка, наехавшая на булыжник и стоявшая перекошенной, с открытыми дверями! То тут, то там, живописно припорошенные пылью, виднелись винтовочные приклады, макеты автоматов и пустые скрученные патронташи. Даже траки торчали с земли, возможно, снятые с тракторов.