Презирая дымы и грозы

Тут же откуда-то возникла группа мотоциклистов, окружила автомобиль Бориса Павловича, требовательно заурчала. Гости поняли, что им надо возвращаться в свою «Тамару». Машины у ребятни были не бог весть какие, но зато на одной из них развевались флаги СССР и УССР. Этот мотоцикл стал впереди, как бы возглавляя процессию. Остальные, украшенные разноцветными флажками и цветами, пристроились по бокам и сзади Лады. Все происходило как в сказке, но было до щемления в сердце настоящим. Смотреть на это без слез не было сил! Не спасала даже мысль об игре, потому что игры тут не было — люди, окружающие Бориса Павловича и Прасковью Яковлевну, не играли, а жили своей природной жизнью, и со старанием и чувством долга делали свое дело. В машине Прасковья Яковлевна всплакнула, да и у Бориса Павловича повлажнели глаза.

А в открытые окна к ним долетала попутная песня, означающая, что послушную рукам водителя «Тамару», окруженную почетным кортежем, провожали в новый путь:

Через реки, горы и долины

Сквозь пургу, огонь и черный дым

Мы вели машины, объезжая мины,

По путям-дорогам фронтовым.

Эх путь-дорожка, фронтовая,

Не страшна нам бомбежка любая,

А помирать нам рановато —

Есть у нас еще дома дела.

Путь для нас к Берлину, между прочим,

Был, друзья, нелегок и не скор.

Шли мы дни и ночи,

Трудно было очень,

Но баранку не бросал шофер.

Эх путь-дорожка, фронтовая,

Не страшна нам бомбежка любая,

А помирать нам рановато —

Есть у нас еще дома дела.

Под эту песню, сопровождаемые мотоциклистами, гости с неспешной торжественностью отъехали от стадиона, где оставалась дымиться походная кухня и продолжали гореть живописные костры, где поджаривались лук и жаркое. Запахи от полевого застолья разносились далеко от места события. Жители Лиман, остающиеся на площади, старающиеся справиться с наготовленным угощением, встали с мест и вслед гостям махали разноцветными платками.

При подъезде к нужному месту мотоциклисты начали несильно, но дружно сигналить, создавая не шум, а мелодию встречи. У нужных ворот они остановились, пропустили «Тамару» вперед и окружили ее сзади. Откуда-то к ним присоединились новые люди.

И, словно вырвавшись из оков времени, возникшую тут напряженную тишину прорезал звонкий мужской голос, поющий под аккордеон песню на мотив «Каким ты был...»:

Я помню тень деньков суровых,

И страшный сон небытия.

Но ты пришел и мне сказал полслова,

Что сильный я, и ожил я.

Хор подхватил, исполняя свои слова:

Но ты сказал уверенное слово,

То слово подняло меня.

Солирующий мужчина пел сильно, но и проникновенно. Голос у него был чистый, высокий и настоящий, как звон родника, — удивительный голос!

Каким ты был, таким останься,

Солдат лихой, орел степной...

Я рад, что ты со мною повстречался,

Вернул мне веру и покой.

Женские голоса вторили свое:

Как хорошо с тобою повстречаться,

Солдат лихой, орел степной...

И пусть другие ждут нас сроки,

Но нам держаться не впервой.

Еще пройдем мы многие дороги,

Мой побратим, товарищ мой.

Тихий голос хора, вторил задумчивым эхом:

Мы не сойдем с проторенной дороги,

Мой побратим, товарищ мой...

Александр Иванович незаметно появился у ворот, действительно, как было написано в стихах. Немного располневший, чуть согнувшийся, потерявший часть волос, он все равно был узнаваем. И как в юности, когда не хотел уходить от Бориса Павловича, он застенчиво, но капризно улыбался — так и остался большим ребенком. Рядом стояла его жена, щуплая симпатичная женщина с обветренным лицом и натруженными руками. Короче, это были свои трудящиеся люди.

Старые знакомые обнялись, наконец, расцеловались. Гости познакомились с женой Александра Ивановича, которую звали Раисой. За ними скромно жались две девочки дошкольного возраста. Гостей провели в беседку во дворе.

— Сейчас я организую душ, — простодушно сказал Сашко, как будто они и не расставались на двадцать лет. — А потом напою вас чаем, и мы пойдем встречать гостей. Там и за столами посидим.

— О, это хорошо, — поддержала его Прасковья Яковлевна. — А то начнете сейчас вспоминать свои воспоминания, да только расстроитесь.