Презумпция лжи

Нигде больше в своей книге Берберова не раскрыла так откровенно алгоритм рабочих связей и секретного взаимодействия между финансовым, политическим и информационным секторами британской имперской властной элиты накануне войны. Ничью больше роль внутри этих сложных переплетений она не позиционировала с такой чёткостью и ясностью. (Хотя, возможно, объясняется всё тем, что у Нины Берберовой просто не оказалось под рукой чьих-то ещё дневниковых записей, по содержательности и качеству сопоставимых с дневниками Брюса Локкарта.)

Так что проблема не в самом рассказе о Брюсе Локкарте — он у Берберовой на удивление откровенный. Проблема — с этими его интереснейшими дневниками, которые Берберова весьма внимательно читала и изучала.[104] Или — если говорить совсем конкретно — проблема в том, что непонятно, как могла Берберова пропустить в этих дневниках некоторые очевидные и явно важные для Муриной истории вещи.

ИМЕЮ в виду, например, Фёдора Ротштейна — того самого таинственного «г. Ротштейна», что сопровождал Герберта Уэллса во время его встречи с Лениным в 1920 г.

Понятно, что Нина Берберова обязана была самым внимательным образом прочесть «Россию во мгле»: это при написании Муриной биографии важный первоисточник. А при прочтении этого очерка не обратить внимание на вопиюще странную роль, которую сыграл при великом Ленине какой-то неведомый «г. Ротштейн» — невозможно.

Не менее внимательно и в таком же обязательном порядке Берберова должна была прочесть — и прочла — все мемуары и дневниковые записи Брюса Локкарта — ещё один важнейший первоисточник при написании Муриной биографии. А в них подробно описано, кто именно и каким образом организовывал его вторую командировку в Россию, в начале 1918 г. — и опять неожиданно важную роль в этом деле тоже сыграл всё тот же «г. Ротштейн».

Сразу после революции прежде всего требовалось найти способ должным образом представить Брюса Локкарта большевикам. (Напомню: британское правительство официально большевиков не признавало и никаких контактов с ними напрямую иметь якобы не желало.) Выход из этого тупикового положения, как пишет Брюс Локкарт, нашёлся легко. У лорда Милнера, являвшегося на тот момент членом правительства, за связи с большевиками отвечал Рекс Липер.[105] Который, как написал Брюс Локкарт:

…был в добрых приятельских отношениях с Ротштейном — впоследствии большевистским послом в Тегеране, а тогда ещё переводчиком в нашем Военном министерстве… Несколько дней спустя мы обо всём договорились за столом в ресторане.

Их за тем столом было четверо: Рекс Липер, Брюс Локкарт, Фёдор Ротштейн и Максим Литвинов.

Странный это был обед… Нам с Липером едва исполнилось по тридцать лет. Литвинов был на одиннадцать лет старше нас, а Ротштейн года на два старше Литвинова. Оба они были евреи. Оба подвергались преследованиям и тюремному заключению за свои политические убеждения И в то же время Литвинов… был женат на англичанке, а сын Ротштейна— английский подданный — служил в Британской армии.

После этого обеда Литвинов выполнил просьбу Ротштейна и написал Брюсу Локкарту рекомендательное письмо, адресованное лично Льву Троцкому. Взамен поимел от Ротштейна и Липера заверение, что он в свою очередь получит в Лондоне статус полпреда; вскоре, как мы знаем, Литвинов благодаря этому уже снимал для своего полпредства помещение на Виктория стрит. А Брюс Локкарт с литвиновской «верительной грамотой» уехал в Москву, где Троцкий её воспринял, как вполне имеющую силу.

Соображение здесь то же самое: не могла Берберова не прочесть у Брюса Локкарта в мемуарах об этом эпизоде, и потому не могла не обратить внимание на то очень странное и высокое место, которое в структуре неформальных отношений между большевистской верхушкой и реальной властью в Лондоне занимал всё тот же никому нынче не известный «г. Ротштейн».