Презумпция лжи

Не знаю, в какой очерёдности — она принципиального значения не имеет — но прочесть оба эти упоминания о «г. Ротштейне» в рассказах двух важнейших героев её документального романа Берберова должна была. А если учесть, что по мнению Брюса Локкарта в 1937 г. с исчезновением Литвинова Мура утратила бы уже окончательно связь с большевиками, то не могла Берберова не проверить: что тогда, в середине 1937 г. сталось с пользовавшимся полным доверием и дружбой Литвинова «г. Ротштейном»? Ведь он явно обладал выходом на большевиков никак не меньшим, чем сам Литвинов. И был, судя по всему, весьма дружелюбен по отношению к агентам британской властной элиты (и правительства) Брюсу Локкарту и Рексу Липеру. Он что — тоже уже «исчез»? Как и Горький, Ягода и все остальные Мурины контакты?

О «г. Ротштейне» во время работы над Муриной биографией (т. е. в конце 1970-х гг.) Нина Берберова у себя в США или в Европе без каких-либо затруднений могла узнать довольно много.

БРЮС Локкарт ошибся: в отличие от Литвинова, Федор Аронович Ротштейн (Theodore Rothstein; 1871–1953) никогда вплоть до 1920 г. никаким политическим гонениям не подвергался и тем более в тюрьме никогда и ниже не сидел (однажды, правда, она ему грозила, и чуть нигде об этом удивительном случае будет отдельный рассказ). Когда ему стукнуло 19 лет, ещё в России, местный жандармский начальник сообщил по секрету его весьма преуспевавшему отцу, что сын в гимназии попал на учёт, как политически ненадёжный. Его поступление в университет поэтому стало крайне проблематичным. И на этом, собственно, его политические гонения в России закончились, не успев как следует начаться.

Поскольку семья была богатая, Фёдора просто отправили из России в Лондон, где он и прожил безмятежно следующие тридцать лет: побыл довольно известным египтологом, получил кое-какое образование, стал преуспевающим журналистом, выбился в лидеры британского социалистического, в том числе фабианского и будущего лейбористского движения (в РСДРП он в 1901 г. вступил, как английский член партии). Он вне всякого сомнения был лично знаком с Гербертом Уэллсом, который в начале века, ещё не скрываясь, активно участвовал в социалистических делах Фабианского общества. Ротштейн также принял непосредственное участие в создании в 1920 г. британской компартии и в развернувшейся тогда же деятельности Коминтерна (III Коммунистического интернационала).

^{___________________}

Уэллс в «России во мгле» написал о Ротштейне так, словно Фёдор Аронович был для него полный незнакомец. Но это скорее всего потому, что Ротштейн как раз в 1920 г. попал в официальном имперском Лондоне в опалу за активное участие в коминтерновских делах. Уэллс, надо понимать, состорожничал и предпочёл знакомство с ним в неподходящий момент не афишировать. Сам Ротштейн через тридцать лет говорил об их знакомстве, как о само собой разумеющемся, и, что забавно, ссылался при этом как раз на «Россию во мгле»:

«Впрочем, Уэллс подробно об этом пишет в своей книге…».

^{___________________}

С российской стороны его политические связи были не менее впечатляющи. Он во внутрипартийных спорах всегда последовательно занимал сторону большевиков и являлся благодаря этому одним из старейших друзей самого В.И. Ленина («Ильич» во время своих наездов в Лондон часто останавливался и гостил у него дома). В 1920 г. Ротштейн вернулся в Москву (почти одновременно с приездом туда Уэллса). Служил пару лет послом России в Иране. А потом (по краткой энциклопедической справке): член Коллегии Народного комиссариата иностранных дел (1923–1930), ответственный редактор журнала «Международная жизнь». Был действительным членом Социалистической (с 1924 г. — Коммунистической) академии (1922–1926). Член президиума Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН; 1922–1926), директор института мировою хозяйства и мировой политики (1924–1925), член Главной редакции БСЭ (1-е изд.; с 1927 по 1945 г.), член АН СССР (историк; избран в 1939 г.). Уважаемым советским академиком Фёдор Аронович Ротштейн и умер, своей смертью в возрасте 82 лет. Никаким гонениям и уж тем более репрессиям никогда не подвергался.