Презумпция лжи

Кроме этого, занимаясь изысканиями, Берберова должна была узнать, что Фёдор Ротштейн среди соратников прославился на всю жизнь, как добрый товарищ, поскольку деятельно помогал всем приезжавшим в Англию российским эмигрантам (Ленину, Литвинову в том числе, или вот ещё И.М. Майскому, будущему советскому послу в Лондоне, с которым Брюс Локкарт, как Берберова в том числе сообщает, много и дружески общался вплоть до его отъезда в Москву в 1943 г.). Со всеми Фёдор Ротштейн поддерживал потом хорошие, часто дружеские отношения. Одним из таких навсегда оставшихся ему признательными друзей был — Яков Христофорович Петерс.

Не уверен, что у Берберовой при работе над книгой была возможность прочесть воспоминания на этот счёт самого Ротштейна (их запись впервые опубликовали, если не ошибаюсь, уже после 1980 г.). В конце мая 1921 г. Ротштейн отправился послом в Тегеран. По дороге остановился на четыре дня в Ташкенте. И там имел место такой вот эпизод:

На следующий день… у меня произошла неожиданная встреча. Я сидел у себя в комнате на втором этаже и рассматривал карту Туркестанского края. Вдруг через раскрытое окно услышал гул подъехавшего автомобиля… и кто-то громко спросил: «А где здесь из Москвы товарищ Ротштейн?«…я быстро вышел в парк, и когда незнакомец снял фуражку, тут же узнал своего старого знакомого Якова Петерса. Оба взволнованные мы обнялись и расцеловались. «Дорогой Федор Аронович, как я рад видеть вас в полном здравии,» — начал возбужденный Петерс… «Я ведь никогда не забуду, что вы для меня сделали в тяжелые годы эмиграции»…. Мы с ним долго проговорили и только под вечер он уехал.

Этого Берберова могла и не знать. Но то, что Петерс в последние годы эмиграции в Лондоне был женат на Мэй Фриман (дочери крупного лондонского банкира и близкой подруге Клер Шеридан — кузины Уинстона Черчилля; насчет «тяжёлых годов эмиграции» — это Ротштейн Петерсу в уста, видимо, для красного словца вложил); что два года перед отъездом в революционный Петроград Петерс работал у английского тестя-банкира в его лондонском банке, и тот высоко его ценил и предсказывал ему большое будущее (не в ЧК — в мире финансов) — всё это Берберова могла и должна была знать и как-то эти «качества» Петерса наложить на более чем странную, очень не-чекистскую роль, которую он в судьбе Муры и Брюса Локкарта сыграл. Ведь в этом случае его роль стала бы если не более ясной, то по крайней мере более естественной.

Вообще всё это должно было Берберову как минимум насторожить. Потому что в основе первой и одновременно самой главной легенды о жизни Муры — история о том, как Мура, пытаясь спасти себе жизнь, вступила в порочную половую связь как раз с Яковом Петерсом (и попутно в не менее аморальную агентурную связь с Советами).

^{___________________}

История эта звучит так. В ночь на 1 сентября 1918 г. Брюса Локкарта и Муру в результате раскрытия «заговора послов» арестовали и посадили по тюрьмам: её сразу в какую-то женскую, его же после некоторой проволочки сначала упекли на Лубянку, а потом поселили под охраной на квартире в Кремле. Следствие по их делу было поручено заместителю председателя ВЧК Якову Петерсу. Через сколько-то дней то ли Мура сама Петерса соблазнила, предложив ему свою (плотскую) любовь в обмен на свободу и сотрудничество с ЧК, то ли то же самое, наоборот, предложил ей он.