Презумпция виновности

Инга Сергеевна, почему-то с опаской оглянувшись, вынула пять рублей и, свернув брошюру, быстро положила ее на дно сумки. Ей тут же захотелось посмотреть, что же написано в книжке под таким названием. Какой-то внутренний голос говорил ей, что она должна понять для себя, до какой же степени опускается общество, в котором возможно открыто, в центре города (да еще такого города!) продавать подобную литературу. Правда, уже трудно было чему-либо удивляться после выступлений "Памяти" на митингах в Академгородке, лекции Бегуна в Доме ученых, почти официальных и в то же время совершенно неправдоподобных разговоров о возможных еврейских погромах в Академгородке год назад. Эти разговоры, как само собой разумеющееся для Академгородка, не оправдались, но отпечаток горечи оставили в душах рафинированной, интернациональной по духу и убеждениям интеллигенции, составлявшей ядро популяции этого всемирно-известного научного центра. А тут еще эта книжонка на столь видном месте в Ленинграде — реальное свидетельство кому-то выгодного нагнетания антисемитизма в стране. В добавок ко всему, возвращаясь в гостиницу по дороге к Метро она уткнулась в новую толпу, в центре котрой стоял элегантно одетый средних лет мужчина и словно за кафедрой хорошо поставленным голосом произносил изощренные своей злобностью антисемитские речи. Внешний вид оратора, его сверкающие страстью глаза не могли не привлекать внимание всех проходящих мимо. Задерживал лишь тех, кому это было либо отвратительно, чтобы соответственно негативно отреагировать, либо тех, кому это импонировало, чтобы высказать поддержку. Инга Сергеевна оказалась почти лицом к лицу с ним и, когда их взгляды случайно встретилась, ей стало жутко. Она, вся сжавшись, быстро вынырнула из толпы на мостовую, чуть не угодив под двинувшийся с остановки троллейбус, и, обойдя толпу, нырнула в метро. Минут через тридцать, зайдя в номер гостиницы, она закрыла дверь и тут же достала брошюру. Первые слова книги гласили: "В доброй, старой, царской России мне не раз говорили: "Как! Вы человек с высшим образованием и антисемит!" Это восклицание очень характерно. Наши интеллигенты совершенно искренне полагали, что жиды такие же люди, как все. Они считали антисемитов отсталыми и малокультурными, а юдофобство предрассудком, недостойным развитого человека. Я держусь противоположного взгляда, — заявляет автор далее. — Мне кажется, что образованный человек не может не быть антисемитом. Но чтобы не быть голословным, приведу сейчас суждения по данному вопросу некоторых из своих единомышленников". Далее приводится более двадцати грубых, неприличных, оскорбительных, крайне неинтеллигентных антисемитских высказываний писателей, политиков, музыкантов, философов разных стран и разных времен. Инга Сергеевна никогда ранее не видела ничего подобного написанным на бумаге. Она знала, что в Академгородке распространяются какие-то тексты "Памяти", Шафаревича, к которым она относилась с брезгливостью и на которые даже из любопытства не хотела взглянуть. Но эти цитаты!.. Неужели такое возможно, когда, например, такой композитор, как Лист, или такой писатель, как Гюго, могли говорить что-то античеловеческое не только по отношению к одному какому-то конкретному человеку, даже злодею, но к целому народу… "И вот потом некто, — размышляла она, — какой-нибудь очередной Гитлер в облике ли вояки, либо, с позволения сказать, публициста или писателя, собирает все эти высказывания в единую "концепцию" для оправдания ненависти, человеконенавистничества и погромов". Инга Сергеевна тут же вспомнила свой диалог с Останговым при первом их знакомстве в самолете о необходимости нравственной, "интеллигентской" революции, а также дискуссии на семинаре в его институте об ответственности интеллигенции. Да, интеллигенция, а вернее, гуманитарная интеллигенция, которая по роду своей деятельности объективно влияет на эмоции и чувства людей, очевидно, более всего ответственна за то, что человеческое общество с самого своего младенчества не претерпело никакого нравственного развития. И именно это, по иронии судьбы, бумерангом прежде всего бьет по самой же интеллигенции. А бьет потому, что часто именно безответственное отношение интеллигенции к продуктам своего творчества (устного или письменного) рождает мракобесие. Именно поэтому интеллигенция должна признать немалую долю своей вины в пороках общества, а нравственно-этическую революцию нужно начинать прежде всего с переоценки интеллигенцией самой себя и прежде всего с отрешения от высокого сана "интеллигент" любого, кто в какой-либо форме (устной или письменной) исповедует национализм, расизм, человеконенавистничество, признание превосходства одних над другими… "Да, — подумала Инга Сергеевна, — если б я с такими перлами выступила где-нибудь на конференции, надо мной бы смеялись, как над инфантильной утописткой… А собственно говоря, чем можно парировать? Что можно придумать, чтобы действовали нравственные законы в обществе, которые бы любое человеконенавистничество объявляли нравственным преступлением, заклейменным позором на все времена? Может, тогда бы исключена была продажа в центре города, сконцентрировавшего в своем облике высшие образцы общечеловеческой культуры, пасквиля, автор которого претендует на звание образованного человека и интеллигента".