Приданое для Царевны-лягушки

- Я знаю, - отмахнулся Платон и вдруг подумал, что не называл ей своего имени. - А ты как определила?

- А разве нормальный здоровый, как бык, молодой мужик возьмет такую в жены? Это только по колдовству или по уговору какому.

Она могла слышать его имя, когда приходила врач.

- Бобылем, значит, живешь, - заметила Лукреция. Такое замечание ответа не требовало. Они помолчали.

- Ладно, - монашка решительно стукнула кулаком в ладонь. - Давай, Платон, договоримся так. Я поживу у тебя несколько дней, а ты скажешь своим, чтоб слушались меня. А я у тебя наведу чистоту. Углы обтрушу, где нужно водичкой побрызгаю, где нужно - поплюю, чтобы всякая нечисть...

- Нет, - спокойно сказал Платон.

- Нет?

-Нет.

- А если я в милицию заявление напишу на ущерб? - поинтересовалась Лукреция. - У меня и свидетели имеются.

- А если я сам приведу участкового, чтобы ой хорошенько проверил твои документы?

Лукреция задумалась. Платон тоже молчал, не торопя ее.

- Да мне нужно-то всего три дня. Отлежусь, отмоюсь, отъемся. А то у отца Апексима вечный пост. А я за это отмолю твоего племянника умершего.

- Отмолишь? - не понял Платон.

- Отпевание устрою по знакомству, настоящее. И отмолю грехи. Он ведь умер молодым?

- Молодым, - Платон закрыл глаза, не пропуская боль в сердце.

- Значит, грешил где ни попадя, так? Что ж я, не знаю их, молодых...

Она полезла рукой в сумочку.

- Нельзя, - тихо приказал Платон. Лукреция вздохнула и убрала руку.

- Значит, договорились? - Она посмотрела на Платона. В полумраке коридора ее лицо с изумительным овалом, большим удлиненным лбом, как у голландских женщин на древних портретах, казалось молодым и давно знакомым.

- В квартире не курить, - сдался Платон.

- Ладно. В холодильник я буду заглядывать часто, скажи, чтобы твой племянник не цыкал.

- Мойся почаще, а то от тебя бомжами пахнет, - продолжил обсуждение ее пребывания Платон.

- Еще я обязательно пороюсь во всех шкафах.

- Это зачем?

- Люблю рыться в чужих шкафах.

- Ну, ладно...

- Могу чего-нибудь по забывчивости в сумку положить. Дорогих вещей не беру. Ты потом посмотришь сумку сам и с чем не сможешь расстаться, заберешь. У меня нет вшей, чистая я, - невпопад заметила Лукреция.

- Поздравляю... Три дня?

- Три. Надеюсь, я все успею.

Перед тем как уйти в спальню, Платон запер кабинет. Он чувствовал себя несколько успокоенным. Лег, раскинувшись, как всегда, закрыл глаза, обдумывая, что рассказать Вениамину об Авроре.

- Спишь? - прошелестело совсем близко и так тихо, словно и не звуки это были, а движение воздуха.

Платон открыл глаза. У кровати стояла Илиса в длинной ночной рубашке. Она приложила палец к губам, призывая его молчать. Платон сел и подтянул к себе ноги. Илиса покачала головой - она не собирается укладываться.

- Гони ее, Платон Матвеевич, - прошептала Илиса. - Она плохой человек.

- Она останется на три дня. Отлежится и уйдет.

- Ты слишком добрый. Она мне не нравится. А плачет как страшно, как по покойнику. Так собаки воют, чувствуя близкую смерть.

- Три дня. Пусть ест, сколько хочет. И сколько сможет.

Платон покосился на голые ступни Илисы. Она поджала толстые пальчики. Теперь ее ступня напоминала ласту, а та ножка...

Сколько сможет съесть раба божья Лукреция, он узнал уже утром. Придя в кухню последним, Платон сразу наткнулся на взгляд Вениамина. Смотрел племянник сосредоточенно и зло.

- И что у вас, доброе утро или какое? - поприветствовал всех Платон.

- Доброе, слава богу - господу нашему Иисусу Христу, - с готовностью отрапортовала Лукреция.

- Она сожрала всю ветчину, - заметил Веня.

- Ладно, я съем бутерброд с сыром, - Платон сел и выжидательно посмотрел на Илису.

- Сыр она сгрызла еще ночью, - пожала плечами та.

- Полголовки швейцарского сыра? - не поверил Платон.

- И тот, который тертый был, в пакетиках, - кивнула Илиса.

- Не одна я по ночам ем, - оправдывалась Лукреция. - Кто-то еще бродил под утро, шарил в холодильнике. Маленький, как мышка. Кто еще здесь живет? - Она выжидательно посмотрела на Платона.

- Не твое дело, - грубо оборвал ее Веня и тоже посмотрел на Платона. Скажи этой...

- Прошу, знакомьтесь. Лукреция, Вениамин, Илиса.

- Тоже мне - Лукреция! - хмыкнул Веня. - Я лично такого имени говорить не собираюсь. Нет, ну смолола она твой сыр, я не в претензии, если ты не против! возмущался он, обращаясь к Платону. - А зачем потом мой зажирать - соленый, болгарский, из банки?! Нет, ты скажи, кому попрет брынза после килограмма дорогого сыра?

- В миру меня звали Лужана Нагая, - громко заявила Лукреция, воспользовавшись небольшой паузой, Вениамин в этот момент оглядывал присутствующих, чтобы оценить степень их понимания ужаса происходящего.

- И что тут имя, а что фамилия? - фыркнул Веня, наконец отключаясь от своей потерянной брынзы, которую он одну только и считал настоящим сыром.

- Нагая - это фамилия, - разъяснила Лукреция. - От цыганского рода пошла маменька, царство ей небесное, согрешила с цыганом, чтобы ему на том свете жариться в огне!..

- На... гая, - задумался Веня. - Это, по-моему, просто голая?