Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Unser jetziges Jahrhundert ist so glücklich, in dem verehrungswürdigsten Beyspiele der Kaiserin Königin Majestät ein lebendiges Muster aller derjenigen Tugenden zu erleben, durch welche der Kaiser Antonin, dieser Erhabene kenner aller fürstlichen Tugenden, die Größe eines Regenten auf das vollkomenste bezeichnet.

[Нынешнее столетие удостоилось счастья созерцать на достохвальнейшем примере ее величества императрицы-королевы живой образец всех тех добродетелей, при посредстве которых император Антонин, этот возвышенный знаток всех царских добродетелей, описывает наисовершеннейшим образом величие властителя.] (TKC 1757, 914)

Елизавета претендовала на равенство с императрицей Священной Римской империи и на место в числе добродетельных монархов-гегемонов, «благодетелей рода человеческого»; в одном публицистическом сочинении она фигурировала как «auguste Imperatrice si digne par ces vertus & par la sagesse de son gouvernement d’être alliée avec les maisons d’Autriche & de Bourbon» ([августейшая императрица, достойная по своим добродетелям и по своему мудрому правлению состоять в союзе с австрийским домом и домом Бурбонов] – Histoire 1758, 118). Милосердие Елизаветы (подтверждавшееся прославившим ее в Европе запретом на смертную казнь) признавали даже противники, как видно из пропрусской брошюры 1756 г.:

Toute l’Europe connoît les sentimens pacifiques de l’Imperatrice de Russie. Elle abhorre tellement le sang qu’elle ne fait pas seulement punir de mort les criminels, qui l’ont merité.

[Вся Европа знает миролюбие русской императрицы. Она так ненавидит кровопролитие, что даже не велит казнить преступников, которые этого заслуживают.] (Lettre 1756, XV)

В 1760 г. парижский адвокат Марешаль препровождал Елизавете похвальные стихи вместе с письмом, в котором говорилось: «Если великие Государи имеют пребывать в памяти у смертных, то какой Государь заслужил оного больше Вашего Величества. Вы есть одна в свете монархиня, которая нашла средства к Государствованию без пролития крови». В стихотворной части читаем:

Que ton exemple heureux apprenne à tous nos princes
Que tous doit concourrir au bien de leurs provinces <…>
Quelle gloire pour toi! Des grâces le modèle
L’est aussi des vertus; et ton âme immortelle
Veut rendre fortuné quiconque est ton sujet.
Que la paix de ton cœur soit encore l’objet.

[Пусть на твоем счастливом примере властители усвоят,

Что все должно стремиться к благу их стран <…>
Сколь прославишься ты! Образец прелестей
Есть также образец добродетелей; и твоя бессмертная душа
Желает осчастливить каждого твоего подданного.
Пусть к миру стремится твое сердце.]

(Марешаль 1995, 85–86)

Кенигсбергский профессор И. Г. Бок в оде 1758 г., обращенной к русской императрице и переведенной Ломоносовым, использовал ту же оппозицию, на которой строится ода Руссо:

Ты больше тщишься быть прямым добром вселенной,
Как слыть Монархиней, над всеми вознесенной <…>

(Ломоносов, VIII, 643)

Показательно, что Ломоносов в оде 1757 г., воспевая вступление России в «прусскую войну», считает нужным очертить общий облик русской и австрийской монархий: