Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Презрев покой, снес ли ты сам труды военны?
Разогнал ли пред собой враги устрашенны?
К безопаству общества расширил ли власти
Нашей рубеж? Суд судя, забыл ли ты страсти?
Облегчил ли тяжкие подати народу?
Приложил ли к царскому что ни есть доходу?
Примером, словом твоим ободрены ль люди
Хоть мало очистить злых нравов темны груди?
Иль, буде случай, младость в то не допустила,
Есть ли показаться в том впредь воля и сила? <…>

Много вышних требует свойств чин воеводы

И много разных искусств: и вход, и исходы,
И место, годно к бою, видит одним взглядом;
Лишной безопасности не опоен ядом,
Остр, проницает врагов тайные советы <…>

За красным судить сукном Адамлевы чада

Иль править достоин тот, кому совесть чиста,
Сердце к сожалению склонно и речиста
Кого деньга одолеть, ни страх, ни надежда
Не сильны <…>

(Кантемир 1956, 70–74)

В примечании к одному из этих отрывков сказано:

Дворянству предлежат три рода службы: военная, судейская, придворная; во всех тех к исправлению должности своей, наипаче в вышних степенях, требуется много различных знаний и искусств. То самое Филарет начинает изъяснять Евгению; не должен, однако ж, читатель искать в забавных стишках подробное исследование всех тех знаний, на которое дело целые большие книги уже от искуснейших составлены (Там же, 84).

Свои сатиры Кантемир ставит в один ряд с многочисленными дидактическими сочинениями о «должностях» дворянина, изданными со времен Петра по-русски или известными русским аристократам в иноязычных версиях. Сочинения Кантемира подтверждают вывод Лотмана о том, что в России XVIII в. «писатель <…> исходит из необходимости создавать не только тексты, но и читателей этих текстов, и культуру, для которой эти тексты будут органичны <…> литература требует от читателя определенного типа поведения, формирует читателя» (Лотман 1996, 107–112). Функции такого рода изящная словесность заимствовала у дидактической книжности, опираясь на стоявшие за ней механизмы назидательного чтения. О том, что стихотворения Кантемира читались по аналогии с дворянскими руководствами, свидетельствует отзыв Феофила Кролика на II сатиру:

Чем красно благородство? и славного герба
Как удержати целость без славы ущерба?
Здесь учишь сатирою юнош благородных <…>

(Кантемир 1956, 446)

Вельможные читатели хотели узнавать себя в предписаниях Кантемира. Откликаясь на I сатиру, Феофан писал: «Всем честным сладка твоя добродетель» (Там же, 446). Близкий к Кантемиру аббат-янсенист Жюбе, вращавшийся при русском дворе в 1728–1730 гг., свидетельствовал:

Le prince de Valachie a fait des satires en vers russes sur le mépris que le nation a des sciences et contre les principaux défauts qui y règnent, ce sont des bonnes pièces et qui sont en vogue parmi ceux qui se distinguent en peu.

[Князь валашский пишет сатиры русскими стихами о презрении его нации к наукам и против главных недостатков, царящих там; это достойные сочинения, пользующиеся успехом среди людей сколько-нибудь приличных.] (Цит. по: Grasshoff 1966, 67)