Стук подошв по металлическим ступенькам отдавался четко, щелчками, и возникло ощущение, будто над ушами колотят маленьким молоточком по жестяному листу. Это страшно раздражало госпитальера. И голова у него кружилась все сильнее, приходилось удерживаться за стальные поручни, теплые и гладкие наощупь.
- Не могу дышать! - Сомов остановился. - Не могу. Плохо.
Воздуха не хватало. Муха тонула в сиропе.
Филатов схватил его за шиворот, встряхнул и поволок за собой. Он тоже двигался, как автомат. Но двигался.
Чем выше, тем воздуха было меньше. И уже знакомый потусторонний холод поднимался изнутри и сковывал движения.
Ступень. Еще ступень. Еще пять ступеней. Для Сомова время тянулось резиной, грозя растянуть секунды в года.
Еще десять ступеней пройдено. Кто мог подумать, что это в человеческих силах?
Он оттолкнул руку Филатова и прошептал едва слышно, жалко:
- Я сам.
Он смог сделать еще несколько шагов. Еще несколько ступенек оставил позади...
И рука уткнулась во что-то гладкое.
В глазах просветлело. Они стояли на узкой длинной площадке, покрытой бугристой, местами прожженной пластмассой. Сомов держался за ограждение, тупо глядя вниз в пропасть только что преодоленной трубы с червяком вьющейся серебристой ажурной лестницей. Слабый розовый свет стал гаснуть, и труба погружалась во тьму.
- Соберись! - велел Филатов.
Он возился с массивной дверью, раскручивая колесо. Сомов попытался помочь. Пальцы соскальзывали с
истертого металла. Колесо с трудом провернулось. И дверь подалась неожиданно легко, распахнулась, впуская сиреневый мягкий свет.
Вслед за своим другом Сомов шагнул в проход, резинопласт мягко пружинил под ногами.
И дыхание перехватило.
Все было, как в недавно привидевшейся ему картинке. Сиреневый свет, исходящий от стометровой высоты сердечника реактора, похожего на яйцо, поставленное на острый конец. И черная, как ворон, фигура на его фоне...
***
- Двенадцатый, - прошептал Сомов.
Он знал наверняка, что это так.
Они стояли на круглом просторном балконе, откуда открывался вид на сердечник реактора. Вокруг тревожно светящегося "яйца" беспорядочно громоздились замысловатые металлические конструкции, противоестественно изогнутые ребристые черные штанги с прилипшими, как грибы поганки, разноцветными "тарелками", мощные силовые кабели.
Сиреневый свет становился все сильнее - реактор входил в режим разноса.
Двенадцатый стоял на краю балкона, скрестив руки на груди, и вглядывался как-то расслабленно и грустно в реактор. Он будто не видел московитян. Но Сомов знал, что противник видит и знает все.
Филатов, набрав в легкие побольше воздуха и задержав дыхание, стал поднимать вдруг ставший необычно тяжелым пистолет. С трудом разведчик поймал черную фигуру в прицел. И вдавил спусковой крючок...
Очередь загрохотала оглушительно.
Но Двенадцатый за неуловимое мгновение до этого ушел в сторону, и теперь стоял метрах в пяти перед московитянами, разглядывая их тем самыми врезавшимися в память и в самую душу глазами, в которых застыла вселенская отрешенность.
- Зачем? - произнес Двенадцатый жестяно. - Вы чужие... Вы зря пришли сюда.
Налившая свинцовой тяжестью рука Филатова с зажатым в ней пистолетом "Гроза" опускалась. Разведчик, не в силах ничего поделать со своим окаменевшим телом, безвольно разжал пальцы, и пистолет упал.
- Я не хочу зла, - произнес "Снежный король". От него действительно исходил холод - тот самый холод, что и на Хрустальной горе, но еще более страшный.
- Но ты приносишь его, - выдавил Сомов.
- Каждый понимает по своему...
"Снежный король" ростом был не меньше двух метров, сухощавый, в черном, с синими пятнами, бесформенном уродливом балахоне. Его волосы развевались от порывов неощутимого ветра. А лицо... Лицо было неуловимо. Никак нельзя было сосредоточиться на нем и понять, что же оно из себя представляет. Оно было какое-то размытое. Сознание стороннего наблюдателя ухватывало отдельные черты, и лишь для того, чтобы понять, что всю картину в целом представить невозможно. Да и черты эти постоянно менялись. Неизменными были только бездонные глаза, в которых вращались целые вселенные.
- Вы мне мешаете... Я не виноват. Но вы уже мертвы, - "Снежный король" сделал тяжеловесный рукой жест, и разведчик, собравший волю в кулак, начинавший приходить в себя и потянувшийся за пистолетом, вдруг отлетел, будто от напора урагана, ударился спиной о стену и сполз, потеряв сознание. Госпитальер тоже почувствовал, как внутри его все переворачивается. Чья-то жесткая, будто усеянная острыми лезвиями, холодная рука копалась внутри. И дыхания не хватало.
"Снежный король" пренебрежительно повернулся спиной к своим противникам. Бросил резко руку вперед, и сиреневое марево над реактором стало разрастаться, запульсировало, как послушное существо. Двенадцатый укрощал дикую, необузданную силу, которая рвалась наружу из реактора.
По руке "Снежного короля" текла кровь, видимо очередь из пистолета все-таки достала его. Но он не обращал внимания на раны. Кровь капала на пол и растекалась, как ртуть, свертываясь в подвижные юркие шарики.