Приглашение на казнь (парафраз)

Ах, в том городском саду… да что там говорить… Сколько их, городских садов побывало на прицеле у поэтов и художников? И наш любимый автор, как знает наш начитанный читатель, не преминул… «зелёное, муравчатое… там, где Марфинька… боялась лягушек, майских жуков»…

Ну вот вам, пожалуйста, ещё одно откровение, одного моего знакомого поэта:

Там на неведомых дорожках,

Русалки с раками живут,

Одна из них на курьей ножке…

У той, на курьей ножке, был отбит пальчик и уже много лет висел на арматурной проволочке… да разве в пальчике дело – осенённая Афродитиным лучиком ожила, запела, можно сказать, и видно было, что не до курьей ей ножки, ей совсем стало не до курьей ножки, а взяла её за её алебастровое сердце любовь.

Теперь сначала:

Там на неведомых дорожках,

Русалки с раками живут,

Одна из них на курьей ножке,

Так с ней и раки не живут, -

сказал поэт.

Истуканы, не потому что на них молились или вокруг них производили всяческие магические обряды, – а потому, что стояли они недвижно на своих парковых пьедесталах. Знаете, как говорят: Стоит как истукан!

Но, когда в конце аллеи появилась она, будто из снежной пыли северная звезда… какие там истуканы? Да и истуканы, и ожившие вместе с ними, в снежинковых одеждах деревья, проснулись от своего истуканьего пребывания и наполнились светом дрожания задрожавших, невидимых, но всегда присутствуемых, даже и в любых истуканах, струн любви.

Сразу отступила тишина; отступила, и на все голоса зараспевало вокруг:

Der Vogelfänge bin ich ja,

Stets lustig, heisa, hopsassa!

Известныйвсемяптицелов,

Я молод весел и здоров!

…………………………..

Но где найти такой силок,

Чтоб девушек ловить я мог?

………………………………….

Что они только ни вытворяли, эти старички-полевички, егорычи-пасечники и менады, и Курсистка, когда факел любви осветил их истуканий сон! Они распевали (уже сказано), танцевали, я бы даже сказал, выплясывали: и сальса, и бачата (Te regalo una rosa), и реггетон, и зук, и просто хастл, и рок-н-ролл, и краковяк, и лезгинку… и хватит, потому что какая разница, что они выплясывали; выплясывали всё, потому что осветил их факел… ведь скрашивает нашу жизнь не метафора существования, а существование метафоры – представляете? разыгрывали всякие любовные театральные миниатюры – представляете: кряжистый пень сучит (сучил) обнажёнными кряжами и ими же, предлагает (предлагал) сыграть в любовь (хорошо хоть не в преферанс), предлагает сыграть в любовь вспыхнувшей чувством к нему конопляной ветке?

Смешно!

Словом, здесь должен бы быть рассказ о любви… Какие вас устраивают? Можно передрать, содрать про любовь, скажем, бешеного Коня-Нептуна и свободолюбивой титаниды, или Аполлона и Корониды, или Кристины и Карла, или Самсона и Далилы, или Юстиниана и Феодоры, Генриха Французского, английского Генриха, Дианы Пуатье и демуазель Агнессы… или про Абеляра и Элоизу…

– Надо, – как сказал соратник (мы с ним в одной рати), – чтоб тронуть читателя, показывать примеры из высших пород и классов.

Другой соратник ответил:

Хотя, по зрелом размышленьи

с князьями надо поступать

всё так же, как с простым народом.³²

У простых людей с этим тоже всё в порядке. Например у Лев Глево… Лева Глевовича… Лева Глебовича… Льва Глебовича! на четвёртый раз! («Ну и имя у вас, батенька…»), как, например, у Льва Глебовича с Машенькой или у Картофельного Эльфа с фокусницшей, манипуляторшей (муж у неё был фокусник и манипулятор) и у самого Цинцинната (все эти описания там-тамов, стекающего с губ сока персика, и самого персика, и вот это, особенно: «Жонка у вас – тишь да гладь, а кусачая»… или у К.Маркса и Женни, но – не хочется этой правдоподобной правды, хочется метафоры: метафоры жизни, метафоры звука, метафоры цвета… С другой стороны – правда, что выхватывание из жизни её щемящей правды – тоже метафора или правильнее: это и есть метафора; но где эту щемящую жизнь брать? где её во всей этой правде отыскать? Её можно только придумать, сконструировать: Вот, могло бы, мол, быть так… Но никогда не будет.

Ах: Der Vogelfänger bin ich ja! и …heisa, heisa, hopsassa!

Несчастные, они были вовлечены в это хитросплетение, в кружение, в лабиринт, в конце которого, как всем известно, ждёт пожиратель, и правды жизни, и любого поэтического, и, если хотите, эротического озарения, но не об этом сейчас, сейчас о том, что птицелов и вся его в перьях прелесть, и будто из снежной пыли, северная звезда – где-то выше мы назвали её «будто из снежной пыли северной звездой» – были насильно втянуты в игру, прекрасней которой не сконструируют никакие Данте и Петрарки.