Приговорённые к счастью

– А хоть бы и правда? И что? Вот помню, свёл меня как-то случай с одной барышней ума невеликого, но форм аппетитных… – мечтательно произнёс Дмитрий и с глупым видом запнулся. – Хотя чего это я? Вру! Не было ничего такого! – добавил он с хитрецой.

Порядком охмелевший Бальтазар загоготал. Альберт тоже не удержался. Дмитрий, вызвав извержение вулкана веселья, торжествовал. Вовлекаясь за другими, механически рассмеялся и Лёва, сохраняя на лице встревоженное недоумение, и оба серьёзных молчуна натянуто улыбнулись за компанию.

– А где написано про триста лет выдержки? – немного заплетаясь, спросил Бальтазар, разглядывая бутылку. Он пребывал в раздумьях: продолжить тотчас или же обождать, а то надолго ли хватит?

– Так самоделка! – ухмыльнулся Дмитрий. – Основа обычная: лунный спирт. Я к ней по рецептурной формуле добавил воды и все нужные рисованные присадки. Для цвета и вкуса, – пояснил он новичкам. – Разницы-то никакой. Триста лет напитку!

Лёва на это только пожал плечами, Нильс отодвинул свой пустой стакан, а Михаил ещё сильнее загрустил.

– Да хоть четыреста, лишь бы не баварское, – проворчал Альберт, допил янтарное пиво из кружки и натужно отрыгнул.

Дмитрий притворно нахмурился его выходке. Бальтазар рассмеялся. Остальные состроили кислые мины.

Бальтазар отставил бутылку подальше.

– Про эфир дебаты уже были? – осведомился он.

– О чём? – встрепенулся хмурый Нильс.

– Вы про опору мироздания из неделимых атомных сфер? – переспросил Лёва, до того с задумчивым видом хрустевший грибом, подцепленным с тарелки посреди стола.

– Что? – вытаращился на него Нильс.

– Эфир, – пояснил Лёва. – Всепроникающий газ из неделимых сфероидов – атомов. Он заполняет все оболочки, раздувая их и придавая форму объектам Вселенной, – повёл он пространное рассуждение, размахивая вилкой. – Я давненько вынашивал эту идею. Публиковать не стал, всё это несколько экзистенциальные и философические построения. И материя сей мысли слишком тонка для грубых умов учёных мужей.

Нильс растёр лоб, прикрывая ладонью глаза.

– Вижу, ещё и не начинали, – вывел Бальтазар. Он наклонился к Лёве, сидевшему по соседству, и прошептал: – В их научные споры лучше не суйтесь. Затопчут ваши сфероиды.

– Не затопчут! У меня найдётся аргументов против всяких ерундёров! – громогласно выпалил Лёва и сердито стукнул кулаком по столу, задев и едва не запустив в полёт некстати подвернувшееся блюдце.

Все испуганно переглянулись и посмотрели на Лёву в изумлении.

– Уж извините, – пробормотал тот и снова задумался, вперив глаза в центр стола.

Бальтазар, чуя вину за этот неожиданный выплеск ярости, попытался разрядить обстановку:

– Сегодня вышел презабавный случай! Я встретил гражданина, который отправил сообщение за Юпитер, а через минуту решил лететь вдогонку, чтобы перехватить и поправить.

Все, кроме Миши и Лёвы, рассмеялись.

– Адепт эфира, – вставил Альберт.

– Когда эфир – это кристалл, то в принципе можно, – не нашёл чем отшутиться Дмитрий.

Нильс повторно уронил лоб на ладонь и горестно помотал головой.

– Адепт? Эфир? Вряд ли он знает эти слова, – засмеялся Бальтазар. – Это настоящий дикий человек. Гомо эректус, кажется, если я правильно классифицировал. Он больше на обезьяну похож, разве что ходит прямо.

Михаил и Нильс переглянулись. Лёва, никого не слушая, пребывал в глубоком раздумье.

– Бальтазарушка, чего тебя к этим дикарям тянет? – спросил Дмитрий с лукавым прищуром. – Господа, представьте, этот господин жил вместе с неандерталкой! – не дав тому ответить, провозгласил Дмитрий. – Эти голубки и сейчас переписываются, а я у них что-то вроде почтового голубя. Хе-хе, одна голу́бка и два голубка́, но один не лишний, потому что почтовый, – засмеялся он своей шутке.

– Не тянет меня к ним, он сам прицепился из-за Эйхны, – вяло отмахнулся от него Бальтазар, налил одному себе и выпил. – Хороший мужик оказался, хоть и палач.

Альберт и Дмитрий вздрогнули и притихли.

– Да, помню эту рыжую Эйхну, – громко произнёс Альберт, перебивая тягостное молчание. – Красотка, но, по мне, несколько специфичной наружности.

– Неандерталка? Красотка? Здесь? – с удивлением спросил Нильс.

– Всё дети Божьи… – Лёва с ласковым умилением поднял глаза. – Да хоть негритянка, а тоже человек…

– И много их здесь, пещерных людей? – быстро перебил его Нильс, подняв голос.

– Полно́. Один-два на десять миллионов, – прикинул Альберт.

– Десять миллионов? Невообразимое число чистейших, непорочнейших душ! – воскликнул Лёва, поднялся с места и зааплодировал, затем сел.

Все с недоумением поглядели на благодушного Лёву.

– Куда больше десяти! – поправил Бальтазар и заметил: – И необязательно чистейших.

Лёва снова вскочил.

– Куда больше – этого мало! Надо ещё завозить! – заявил он. – То-то чувствую, не хватает мне здесь матушки, жёнушки, ещё одной дамы, деток моих, их деток и так далее. Папашу своего жду! И мои детки ждут папашку… Жить без них не могу!

Лёва ударил кулаком в грудь и затем обрушил его на стол.

Вокруг Лёвы метались встревоженные взгляды.

– Извините… – Он сел.

– А что тот дикарь и Эйхна? – спросил Альберт в повисшей тишине. – Что ему нужно было?