Приговорённые к счастью

– Господа-товарищи, я словно в раю! Всё, абсолютно всё понимаю и принимаю. Приемлю! Облачко мягкое и пушистое обволакивает меня своим нежным покровом, подхватывает моё невесомое и небренное тело и несёт меня ввысь, в бесконечно далёкую синь небесного свода, навстречу небесной музыке, навстречу танцам. Я Пушкин, я Гоголь, я Лермонтов, я Толстой. И как же приятно всеми нами быть. Лечу…

Лёва плавно взмахнул руками, будто большая птица, расправляющая крылья перед взлётом.

– А поехали к Пушкину? Дима, Миша? Всех возьмём! – восторженно восклицал он. – Где он живёт? Уж, верно, недалеко! Тут всё рядом! Завалимся с медведем, цыганами, будем петь, плясать, читать стихи и пить на брудершафт! Я в прошлый раз всё упустил. Зато обрёл бесценного ангела! О моя Муза! Миша, вы видели Александра Сергеевича?!

Михаил помотал головой.

– Он сейчас временно, э-э… отсутствует, – заминаясь, ответил Дмитрий. – Пренеприятнейший казус. Представьте, вытащил сюда этого тупицу Дантеса заново стреляться с ним на пистолетах. А его отговаривали! Но нет, куда там! И вот французик здесь и уже хлопочет по судам против Саши. Мерзавец быстро освоился после дуэли. А наше всё… В общем, объявили сбор средств…

– Простить надобно Александру Сергеевичу. Простить и забыть. По-нашему, по-христиански, – запричитал Лёва и впал в задумчивую прострацию. – Нет, самому просить прощения, что сотворил из того несчастного убийцу нашего кумира. Какая мука жить с таким клеймом, – простонал он, уронил голову на грудь и уже бессвязно забормотал: – Мне так хорошо, что даже страшно, а оттого совсем нехорошо… Жёнушка моя, прости, но матушку вперёд. Сосцы вскормившие, любовь всей жизни. Нет силы превозмочь желанье…

Лёва затих и шумно засопел.

– Вроде уснул, – прошептал Дмитрий. – Надеюсь, обошлось. Без приключений.

– А если проснётся другим человеком? – спросил шёпотом Бальтазар. – Столько съесть и выпить духовных снадобий…

– Да, улетит завтра на Марс, а дочку твою бросит, – горячо зашептал Альберт. – Новички, меры не чуют.

– Зачем же вы это пьёте и едите? – вслед за всеми шёпотом воскликнул Михаил. – Грибы эти психотические? А я давно заприметил, что он ересь какую-то несёт. Но у него всегда на всё своя точка зрения, решил, он опять что-то несусветное выдумал. Ан нет, грибы! Зачем?

Лёва крепко спал, дыша мерно и глубоко.

– Для пущего веселия и прозрений, – ответил Бальтазар обычным голосом. – К примеру, заспорят они о своём эфире. Я тогда за арбитра и на раздаче порций. Если чьего объяснения не понимаю, то вручаю кусочек другому вне очереди. Последнее слово, как и последняя шляпка, за мной. Принимаю, обдумываю и выношу вердикт, кто победил.

– Но это же насмешка над научным занятием! – наплевав на покой Лёвы, вскричал Нильс. Он обернулся к Альберту: – Как вы дошли до такого?

Альберт грохнул кулаком по столу так, что подскочила и зазвенела посуда.

– Господа, не кричите! – вскинулся Лёва. – Любите друг друга и будьте в ответ любимы. Настаиваю, будьте! – И уронил голову обратно на грудь, засопел.

– Бог умер, вместе с Ним умерла и наука, – рубленым слогом произнёс Альберт.

Нильс молча буровил его взглядом.

– Не соглашусь! Где-то мы упёрлись, нет сомнений, – мягко возразил Дмитрий. – Но есть же область прикладного знания. И там работа кипит. А Институт Времени? Альберт, ты же как-то совал голову в этот котёл. Да и я пробовал.

– Я про самый фундамент, – буркнул сразу сконфузившийся Альберт. – Никто этим не занимается, кроме любителей-недоумков вроде нас. Карьеры здесь не сделать, просто развлечение праздного ума.

– И вы развлекаетесь, – с укором в голосе проронил Нильс.

– Мы совершенствуемся! – торжественно объявил Бальтазар. – В этих спорах наши умы перерождаются в мощный инструмент поиска истины.

– За новые и мощные мозги! – откликнулся Альберт, вставая. Оглядев стол, он сел. – Твой новоиспечённый зять всё выпил. Эх, поспорили бы, если бы он и грибы не подъел!

– Мозги, грибы… Ничего не понимаю, – покачал головой Нильс.

– Это не обычные грибы! – пояснил Бальтазар. – Они как бы меняют угол восприятия привычных вещей. Понятное и старое видится новым и странным. Замшелые умонаслоения взламываются. Появляются идеи, жалящие ум новизной. Мысли обретают глубину и меняют тебя изнутри. Вот так!

– Но это не галлюциногены, какие-нибудь там псилоцибиновые и прочие, – добавил Альберт. – Говоря по-научному, плодятся новые нейроны, перестраиваются нейронные связи. Ветвятся дендриты, ещё дальше ползут аксоны… – Альберт переплёл между собой пальцы, показывая, как они ветвятся и ползут. – Понятно?

Нильс неуверенно пожал плечами.

– У меня тут были солёные мухоморы, – Дмитрий показал на пустую тарелку. – Конечно, их внешний вид – это условность. У них в составе особые органические молекулы: они прямо собираются в живую клетку, копируя ту, около которой собрались. Или питают рост нервных клеток. Надо сказать, недешёвое удовольствие, карман облегчает изрядно. Зато под хорошую беседу из мохнатой обезьяны человека сделают.