Приёмыши революции (СИ)

- Да, верно, но дети ведь могут появиться и не спросясь тебя, Миреле. Хотя у женщин всегда были средства, чтоб пытаться предотвратить нежеланное рождение или даже нежеланное зачатие, но никогда эти средства не были безупречны и надёжны, и к тому же, многие из них смертельно опасны для тебя, как, впрочем, и само рождение ребёнка - редким везеньем было бы родить хотя бы одного, чтоб выжили и ты, и ребёнок.

Алексей не знал, от чего был в большем ужасе - от того ли, что Аполлон Аристархович вот так пугает Миреле или от того, что обсуждаются подобные темы. Ведь греховно должно быть даже думать о том, чтоб убить в утробе нерождённого младенца… С другой стороны, мелькнуло в голове крамольное, не лучше ль умереть ребёночку, не успев родиться, чем ещё одному невинному существу мучиться, как мучаются они?

Но Миреле, кажется, и не боялась, и не стеснялась.

- Это я понимаю очень хорошо. Но всё же если не быть с тем, кого я люблю, то зачем быть вовсе, быть одной - для самой себя жить, а в этом не очень большая радость, а быть с кем-то другим - даже если случится так, чтоб я полюбила кого-то другого, не Леви, то лучше б этого не надо, мы хотя бы оба одинаковые и одному не хуже, чем другому, а для здорового это слишком большое испытание… Я всё же надеяться буду, что детей у меня не случится, я б это пережила, я об этом всегда думаю, когда обыкновенное женское, показывающее у женщины готовность к материнству, отнимает у меня столько сил - не надо бы мне этого лучше. В самом деле, мы могли бы лучше взять себе сироту, хоть мы оба и нездоровы, и ребёнку было б не слишком хорошо с нами поэтому, но получше, чем вовсе без родителей. Я думаю, это было б очень хорошо и правильно. Я понимаю, что от опасности, которая существует для меня, Леви может сильно страдать, боясь меня касаться и в то же время желая этого, а этого я никак не могу допустить. Потому что он мужчина, а я женщина, и хоть мы увечные, нам требуется то же, что и здоровым, и мы имеем на это право. Буду употреблять те средства, которыми пользуются блудницы, чтобы не забеременеть - ведь если б у них не было действенных средств, кроме посещения врача, то это всё равно было б для них накладно. Всё одно, я думаю, у нас другого пути нет, потому что любовь наша друг к другу уже случилась, и всякий другой путь был бы нечестным.

Алексей тихо выбрался из комнаты с красными щеками и ушёл в свою комнату, потрясённый и обуреваемый множеством мыслей. Столько стыдного и страшного разом давно он не слышал. В то же время, что ж тут можно поделать, как избегнуть? Что вот мог бы ей посоветовать, девушке, которая хочет любить и быть счастливой, несмотря на свой недуг, но не хочет делать несчастным кого-либо ещё? Что он мог бы ей посоветовать? И как не говорить ей об этом с ними, ведь они, получается, её семья, другой семьи у неё нет… Да, пожалуй, теперь он и ощутил яснее ясного, что они - семья, и все беды и проблемы у них общие, и это нормально, этого жизнь требует…

И вот, Ясь был первым ребёнком, которого за долгое время они знали так близко. Алексей думал, не будет ли это для них слишком печально, не будет ли напоминанием о собственной невозможности иметь здоровое потомство, но кажется, сколько смотрел он в их лица, когда они общались с мальчиком - нет, не было. Может быть, оттого, что был он уже вовсе не младенец, и что не слишком большой была между ними разница в возрасте, соответствующая братьям и сёстрам, а не детям и родителям?

Сам он с удивлением осознавал, что ему нравится наблюдать за мальчиком и возиться с ним. Конечно, и прежде ему случалось общаться с детьми младше себя, не всегда везло иметь товарищами по играм сверстников, и это обычно печалило его. Однако здесь разница в возрасте неожиданно не расстраивала, хотя казалось бы, вкупе с языковым барьером, должна была саму возможность дружбы свести на нет. Но то ли дело было в том, что у него был сверстник в лице Ицхака, и одиночества не было, то ли в том как раз была причина, что Яся нужно было учить, присматривать за ним. Прежде на Алексея не ложилось никакой ответственности, прежде он не ощущал себя по отношению к кому-нибудь старшим. Это было ново и интересно. И то, что Ясь обращался к нему чаще, чем к другим, наполняло тихой гордостью.