Приёмыши революции (СИ)

В общем, боялась Софья Сигизмундовна зря - несмотря на разницу в возрасте, вписался Ясь в компанию вполне отлично. Ицхак был таким человеком, что мог не очень радеть о собственных успехах, зато любил наблюдать успехи других, это наполняло его странной гордостью. Отношение Леви и Миреле, людей почти взрослых, но ещё сохраняющих живую связь с детством, было сложнее, но тоже позитивным. Алексей уже знал - никто специально ему этого не открывал, это было из тех моментов, которые являются как-то сами собой - что Леви и Миреле любят друг друга, это открытие его вовсе и не удивило, не более, чем то, что трава зелёная, а воздухом можно дышать. И дело, думается, было не в том, что не очень-то у них был выбор, что это было как-то ожидаемо и предсказуемо, а это был тот случай, когда схожесть, родственность действительно притягивали. Одна национальность, общая болезнь, схожие увлечения. Алексей неизбежно наблюдал за этой драмой с сопереживанием и вполне ясным ему чувством к приоткрывающимся темам взрослой жизни, которая и прежде была, конечно, где-то по соседству с ним, но была безнадёжно далека - он слышал иногда, как родители обсуждали кандидатуры возможных женихов для дочерей, обсуждали, правда, очень предположительно, как планы на будущее столь далёкое, что оно и не обязано сбываться. Он слышал, бывало, о том, что кто-либо женился, или у кого-либо появилось дитя, но это и вовсе было где-то хоть и рядом, но словно за стеной, в их семье, кажется, в ближайшее время всё должно было оставаться неизменным, он, сёстры, родители, незыблемая константа, на которой держится мир. Он слышал, конечно, иной раз, и как сёстры шушукаются между собой, обсуждая каких-то молодых людей - ему вслух они этого не открывали, только Маша, самая простодушная из всех, могла при нём сказать что-то такое громко. О невесте для него родители не заговаривали, кажется, вообще ни разу, не то что при нём, а никто не сообщал ему никогда о том, чтоб подобный разговор имел место. Это было не странно, если подумать - он и сам не мог бы представить себя взрослым, как папа, и так же окружённым семьёй. Хотя иногда пытался себе представить, что родители однажды - когда он сам с удивлением обнаружит, что ему, допустим, двадцать лет или даже уже двадцать пять - цифра страшная, подавляющая серьёзностью, но ведь половину из требуемого пути он уже как-то прошёл - приведут к нему молодую девушку, красивую, с приятным голосом, с тонкими руками и прихотливыми завитками волос, и скажут, что это теперь его жена. Он будет, вероятно, и тогда больше времени проводить в своей постели, она будет поправлять ему подушки, читать ему вслух, приносить ему чай или лекарство, а когда он будет в сносном здравии - они вдвоём будут прогуливаться по саду, или выезжать куда-нибудь на автомобиле… Если подумать, сперва непонятно, зачем для этого нужна специальная девушка, если у него есть четыре сестры. Но нет, это другое, сёстры не должны быть всё время подле него, у них должна быть своя жизнь, свои мужья. А жена - другое дело, это её задача… Тут, правда, Алексей понимал, что будет чувствовать всегда слишком большую неловкость за то, что этой девушке достанется такой неудобный, доставляющий много хлопот и беспокойства муж. Понятно, что жена обещает быть с мужем в здравии и болезни и всегда ему помогать, но ведь обычно болезни не бывает настолько больше, чем здравия. Тем более если у них однажды появится дитя. И уж особенно если это дитя тоже будет больным, как и он. Нет, это было бы слишком большое несчастье для бедной девушки, так пусть уж лучше родители никогда к нему никого не приведут, он и так, как есть сейчас, как-нибудь проживёт свою жизнь. Хотя ведь может и такое быть, чтоб у супругов дети не появлялись, они ведь не непременно появляются тогда, когда женщина и мужчина становятся мужем и женой, ему случалось слышать, что кому-то Господь так всё и не посылает детей, например, вот тёте Элле с дядей Сергеем. Может быть, можно б было упросить Господа, чтобы деток он им не посылал? Пусть бы послал кому-то, кому нужнее, немало семей молятся о детях. Но ведь и тогда эта девушка была бы несчастна, плохо не иметь детей… Только больных детей иметь ещё хуже. Потому он очень скоро предпочёл не думать об этом лучше, тем более когда стал понимать, что жить ему едва ли осталось долго, а значит, вовсе и не обязательно давать ему жену. Пожалуй, пока он жив, пусть всё и правда останется так.

В какой-то мере очнулся он уже в Екатеринбурге, когда услышал разговор сестёр - здесь услышать что-то было куда легче, ввиду более тесного проживания, и узнал о том, что у Машеньки чувства к некому Павлу, да и у него к ней, и всё серьёзно, и «попробуй только сказать маменьке».

- Почему? Разве это что-нибудь постыдное, чтоб об этом нельзя было говорить?