Приёмыши революции (СИ)

- По честному, конечно, дело это совсем не нужное, ну, не необходимое уж. Пойти и хоть сейчас расписаться - для этого они не нужны. Это я так, для миру, чтоб не думали, что я их не уважаю совсем. Они всё ж люди не совсем ещё сознательные и немного ещё в старых порядках, для них это вот - порядочность… А мне с ними жить, получается, потому как пока мы это ещё к моим-то сможем вернуться… Да вообще и разницы нет, где жить, просто пока тебе здесь же жить определено, и я тут своевольничать не посмею… Ну и, я и к «тем твоим» пошёл бы, но сама ж знаешь, невозможно это пока что… Дождёмся сообщения, что Екатеринбург отбили и нам вернуться можно - так прямо сразу…

Мария аж зажмурилась, представив ненадолго это сватовство - вот ценнее зрелища в её жизни не было б…

- Сумасшедший ты, Пашка…

- Как есть сумасшедший. Так что уж прости. Ждать больше не хочу, мне важно, чтоб определённость была. Если под пулями буду помнить, что дома меня жена ждёт - так меня, поди, и пули старательнее обходить будут.

Царевна спрятала зардевшееся лицо на груди своего солдата. Смешной, такой смешной… Такой разумный, рассудительный вроде, и такая наивная вера, что мужа у жены смерть вернее не посмеет отнять, чем жениха у невесты. Но сумасшествие заразным бывает. С одной стороны, вроде как, они как дети малые себя ведут… С другой стороны - про семейную жизнь ведь, не про одну только любовь речь. Пашка столько ей твердил, что революция для того и была, чтоб всем свободу дать, так вот и она теперь свободная, обычная гражданка, и замуж может выйти, когда и за кого пожелает… И если подумать - хоть и страшно немного, что Пашке может за такую дерзость тоже по шапке прилететь, но с другой стороны, не хотели б этого совсем - не послали б его с нею - то это хорошо даже… Это ведь своего рода защита ей, неравный брак - и больше она ничему ни для кого не наследница. Ну, а матушка… покричит и поймёт. Если не на словах своей дочери счастья хочет, то поймёт. С ближайшего кривенького деревца вдруг с хриплым карканьем сорвалась ворона, пронеслась низко, едва голову не задев, и словно пахнуло горьким, нехорошим воздухом того болота, где они чуть не увязли… Мария замахнулась на неё: кыш, проклятая. Не порти. Да в самом деле, тут Пашка прав, вера верой, а суевериям в жизни точно не место, от этого-то избавляться надо. Просто птица, сидеть ей на ветке надоело, вот и спорхнула. Никакого дурного знака. Хватит дурного.

Мария стала первой из сестёр, кто устроил свою личную жизнь. В ту же неделю они продали злополучную брошку - очень удачно, местному попу. Поп, чувствовала Мария, сперва хотел выпросить вещицу просто в дар церкви, но приглядевшись, решил, что запрошенных за неё денег ему отдать не жаль. А ну как молодые пойдут, продадут её где в другом месте… Поженились они в начале августа, потом у них было лучшее в мире свадебное путешествие - в ближайшую деревню на помощь в уборке урожая, потом нашли и постоянную работу в городе, отдали в школу братишек и старшую из сестрёнок, и даже на нехитрое хозяйство находилось время…

========== Июль-конец 1918, Ольга ==========

Вот от этих пор особенно простите меня, новгородцы и сыктывкарцы, если таковые среди читателей случайно окажутся)) Ибо что нашёл, то нашёл, с тем и работаю, поэтому неточностей, допущений и откровенного вымысла будет много… Ежели кому-то будет, где поправить и что добавить - выслушаю с радостью)

Июль - конец 1918 года, Нижний Новгород

В городе был мир, но не было покоя. Мир был понятием условным - в городе не слышно было грохота далёких боёв, но война была рядом. Биение её неистового злого сердца хоть и не заглушало стука собственного, но было слишком близко, ощущалось слишком явственно, рождая поминутно тягостную дрожь, болезненное ощущение зыбкости, иллюзорности безопасности. Эти мысли не забирали покой полностью, но они всечасно напоминали, насколько он не вечен.

Аделаида Васильевна ежедневно изучала новости с фронтов - какие доходили. Она не имела политических предпочтений, не желала с определённостью победы той или другой стороне, она просто хотела, чтобы этот кошмар поскорее закончился. Фёдор Васильевич политические предпочтения имел, но предпочитал о них не распространяться - не столько потому, что опасался возможных последствий, сколько потому, что считал болтовню пустым и вредным делом. Себя он считал человеком слишком мелким, чтобы сколько-нибудь качественно влиять на судьбы страны. Аделаида Васильевна с дочерью и единственной служанкой так и остались в его доме - он сумел настоять. Совершенно нет никакого резона покупать отдельный дом, когда в его доме есть пустующие комнаты, тем более что сейчас как раз такие времена, когда семье лучше держаться вместе. Аделаида Васильевна подумала и сдалась - здоровье, несмотря на нестарый ещё возраст, не внушало ей радужных надежд, и вести хозяйство, даже самое скромное, было бы затруднительно… Ольга позже думала, как сильно влиял на принятие окончательного решения единственный сын Фёдора Васильевича Андрей.