Приёмыши революции (СИ)

К собору Татьяна подходила не без внутренней дрожи - с нелёгкими мыслями, которые не много-то кому выскажешь. Вот ведь насмешка судьбы - первый раз более чем за год она входит в православный храм, и не для молитвы, совсем не для молитвы. Это было самым тяжёлым в отведённой ей роли, тяжёлым ещё более, чем язык, которого она не знала - она не могла даже посетить воскресную службу. Её приёмная семья, правда, лишена была этой возможности так же, так как лютеранских приходов в этом краю попросту не было. Они молились дома, молилась и Татьяна, когда оставалась в уединении. Горечь и отчаянье охватывали иногда от того, что не только возможности стоять службы и видеть святые лики - даже духовного чтения у неё не было, даже Библии. И много раз приходило ей в голову, что можно бы решиться однажды пойти, ну кто обратит внимание, если она скромно постоит у врат, как евангельский мытарь… Нет, обратят. Уж как может батюшка не обратить внимания на новое лицо в его невеликом приходе? И ещё страшнее, если подойдут к ней, спросят, что привело её в православную церковь, спросят, не пожелала ли она креститься… Что тогда ответить? Нет уж, немыслимо даже привести к такому вопросу. Так же и пойти приобрести себе Библию - как же могут не заметить, что сестра партийного активиста Пааво Ярвинена покупает Библию, да ещё православную? Да и достанешь ли здесь… В маленьком городе иметь домашние духовные книги могли себе позволить только образованные и богатые, таких здесь было немного… Она не знала, конечно, где сейчас её сёстры и Алексей, насколько поняла только - ни с кем из них, кажется, не обошлись так же, как с ней. Это только и утешало. Быть отлучённым от Христовых таинств - тяжкое испытание для христианина, наказание за серьёзный проступок. Как ни была она к себе критична, таких поступков она за собой не знала, но толку говорить, что людским судом - и не было это наказанием. Просто сложилось так, случайно, могли ведь и другую ей выбрать семью. Однако у Бога случайностей нет, и в молитвенный час перед сном Татьяна часто размышляла, почему Господь попустил такому случиться, кара это для неё или испытание. Что ж, первые христиане лишены были возможности открыто исповедовать свою веру, они собирались для молитвы тайно, да и церквей, и икон не было тогда - а сколько было причисленных к лику святых, к лику мученическому! И позже многие святые удалялись от мира в пустыни, в леса - и дикие места наполняли святостью своего труда, своего духовного подвига… Татьяна, конечно, не полагала, что ей подобное под силу, но в примере святых черпала силы, мужество, так необходимое ей сейчас. Молилась лишь о том, чтоб легче был путь её сестёр и брата, чтобы они имели те возможности, которых была лишена она. О, если б она хотя бы доподлинно знала, что жизнь их устроена лучше, чем её жизнь, если б имела хоть какие-то вести о матери, отце, доброй Нюте… Тогда не то что ропота - никакого упадка духа не было б в ней, и снесла б она и в два раза большие тяготы… Но видно, в том и было испытание божье, чтоб училась она со смирением сносить безвестность, сносила их даже без поддержки благодати совместной молитвы, без исповеди и причастия, положась во всём на волю Божью.

Храм бедного северного края был, конечно, прост и скромен в убранстве, но строгие тёмные лики икон в потемневших от времени массивных ризах внушали глубокий душевный трепет и сладостное умиление, трепетавшие перед ними редкие свечки плакали восковыми слезами, неся к небу молитвы поставивших их, и Татьяна была благодарна судьбе уже за возможность этих кратких, беглых взглядов на них, она удержала руку от крестного знамения, но душу от ликования удержать было нельзя, да и не нужно вовсе.

Кривоватый служка путано объяснял, что батюшка отсутствует, вместе с дьяконом отправился то ли соборовать умирающего, то ли отпевать свежепреставившегося, Татьяна подумала в тот момент, что уж если тяжело заболеет - строго закажет приёмной семье привести к ней православного батюшку для исповеди - что уж тогда это будет решать, а отойти её душа должна чисто и спокойно, по-христиански.

- Ладно, чего там… - шмыгнул носом Наумов, - пошли, глянем пока эту постройку, а то может, и не подойдёт она вовсе, и чего тогда попа зазря дёргать?

По первому уже взгляду на двухэтажное строение Татьяне подумалось, что вполне как раз подойдёт, и от этого-то стало нехорошо на душе. Лучше б не подошло, не пришлось совершать такой сомнительный всё-таки шаг - отбирать его у храма Божьего… «Но ведь на время, - успокаивала себя Татьяна, - только на время… Война закончится - и возвратится им их имущество, а там, поди, и новое здание построится…»

- Здесь у них не то мастерские какие располагались, не то хранилища, - пояснял Наумов, когда они входили в двери, - ну, для всякого церковного добра, для починки и ремонта… У вас, лютеран, проще канон, и жизнь проще, а у православных вон, сколько всякого барахла принято - иконы, ризы…

- А вы не православный? Или в том смысле, что больше не православный?