Приют гнева и снов

Трубы скрипят, возле моей двери раздаются шаги, кто-то кричит в соседней палате. Я снова в приюте, и мне нужно записать все, что смогу, пока воспоминания не ускользнут. Вытираю глаза, сажусь у окна и при свете луны переношу на бумагу факты, как если бы все это произошло с кем-то другим, а не со мной. Так проще. Слезы не испортят бумагу. Когда я заканчиваю, усталость наваливается на меня. Не остается даже сил сдвинуть стол, поэтому я засовываю тетрадь в щель под окном. Это не так уж просто. Штукатурка осыпается, но тетрадь влезает. Утром я успею все подвинуть, да она и без того практически спрятана. Забираюсь в кровать и забываюсь сном без сновидений.

В замке гремят ключи. Я открываю глаза бледному свету раннего утра. Дверь со скрипом открывается. Я даже не оборачиваюсь. Наверняка это Слива или Подбородок с завтраком – хлеб и молоко, как и каждое утро.

– Здравствуй, Мэри.

Уомак. Уомак здесь и сейчас – так рано? Я сажусь и моргаю. Это сон? Очередной кошмар? Я провожу рукой под подушкой. Карандаша нет. Ничего, только ткань.

– Итак… – На лице Уомака проступает неубедительная улыбка. – Как продвигаются ваши сеансы с доктором Диммондом?

Я выбираюсь из кровати. Стоять безопаснее, так легче отбиваться от него, если возникнет необходимость.

– Здесь говорится, что твоя память возвращается. – Он переводит взгляд с записей на меня и обратно. – Отличные новости. И что же ты вспомнила? – Его голос так же напряжен, как и улыбка. – Что именно?

– Ничего, – отвечаю я. – Совершенно ничего, как я и сказала вам раньше.

На челюсти Уомака дергается мускул. Он кивает.

– Вот как?

Его глаза блестят, пока он осматривает комнату.

Сердце так колотится в груди, что он наверняка слышит это, когда подходит к кровати, поднимает матрас и роняет его.

– Я бы хотел взглянуть на твою тетрадь.

– У меня нет тетради. – Я слышу тонкий, высокий и совершенно не похожий на мой собственный голос.

– В таком случае… – Он наклоняется, достает что-то из-под кровати и поднимает высоко вверх карандаш. – Для чего же тебе это?

Мне остается только молиться.

– Ты под моей опекой, Мэри. Я отвечаю за твое благополучие. – О нет, он смотрит на окно, а на губах у него играет улыбка. Наверняка тетрадка скрыта в тени. Наверняка она…

Он вытягивает руку, засовывает большой и указательный пальцы в щель и вытаскивает тетрадь с цветами на обложке.

– И что же это у нас тут?

– Это мое. – Как же жалко звучит мой голос.

Он открывает тетрадь, листает страницы, читает мои секреты. И в это время усы его ползут все ниже.

– Какое у тебя, однако, богатое воображение. – Он читает обо мне и Гарри, о том, что мы сделали тогда на болоте, и морщится от отвращения:

– Грязь. Одна грязь и ничего более. – Уомак добирается до того, что я написала лишь несколько часов назад. Хмурится, вглядывается в страницу, переворачивает, еще одну, затем возвращается. – Это все гнусная ложь. – Его губы кривятся от отвращения. – Что за яд течет в твоих жилах? – Он подходит ближе. – Признайся, что все эти развратные истории – ложь, иначе я…

В его налитых кровью глазах читается страх и ярость.

– Но это правда.

Он захлопывает тетрадь и поворачивается к двери. Уходит, прямо сейчас он уходит с моей тетрадью.

Если он откроет эту дверь, то я никогда не получу ее назад и все воспоминания исчезнут. Он больше никогда не позволит мне ничего вспомнить, ни за что. Я беззвучно ступаю по половицам – шаг, другой, и вот. Я прыгаю ему на спину, приникаю к нему. Моя рука ложится на его горло. Он пытается оторвать ее, но моя хватка сильнее.

– Бросьте тетрадь, – шиплю я ему прямо в ухо. Уомак тянется к моему лицу, хватает за волосы, но меня таскали за волосы и раньше. Это не остановило меня тогда, не остановит и сейчас. – Бросьте.

Тетрадь падает на пол, но я не отпускаю Уомака. Не осмеливаюсь.

Дверь с грохотом распахивается – и комнату заполняют крики и хаос. Чьи-то руки обхватывают меня поперек тела. Другая рука держит меня за шею и начинает тянуть, тянуть – и Уомак вырывается из моей хватки. Бам! И я падаю на пол, удар выбивает из меня дух, и два чудовища держат меня за руки и за плечи.

Уомак потирает горло и наклоняется за моей тетрадью.

– Отдайте! – кричу я. – Отдайте!

Он качает головой. Теперь он бледен, смертельно бледен, за исключением красного горла.

– Твоя мания вернулась, Мэри. У тебя бред и психоз.

И он уходит, унося с собой тетрадь, на страницах которой – вся моя жизнь.

Глава 23

Вокруг кромешная тьма. Здесь нет ни окна, ни проблеска света. Комната пахнет непривычно – влажным и холодным камнем. Они похоронили меня заживо. Воздуха не хватает. Чем больше я стараюсь вздохнуть, тем меньше у меня воздуха. О боже. О боже. В ушах и горле стучит кровь.

– Помогите! – кричу я. – Я не мертва. Я еще жива!

Эхо разносит мои слова, возвращая их мне. Если я в гробу, то почувствую собственное дыхание на лице. Не чувствую. Значит, это не гроб, а что-то просторнее. Я кричу, чтобы понять, насколько велика тюрьма, как близко стены.