Приют гнева и снов

– Доктор Уомак действительно вмешался для введения антимонилтартрата калия посредством механических средств сдерживания, насильственного кормления и изоляции более чем на двадцать четыре часа. Все эти методы, несомненно, воспринимаются как варварские в наши передовые времена.

– Это правда? – спрашивает один из близнецов. Он задает вопрос мне, спрашивает меня.

Во рту пересыхает, язык прилипает к небу, а маятник все раскачивается – тик-так, тик-так.

– Так и есть. – Уомак поднимается на ноги. – И у меня на то была веская причина. – Его бледное лицо блестит на свету. – Господа, с вашего позволения я вызову санитаров, чтобы они сами рассказали вам эту злополучную историю. – Он растирает руки, словно от холода. – А пока мы ждем, позвольте предложить вам чаю?

Он звонит в колокольчик, и возникает Подбородок, причем так быстро, что ясно – все это время она стояла за дверью, прижавшись к ней ухом, как я тогда в Эштон-хаусе.

– Чаю этим господам, будьте любезны, – просит Уомак. – И немедленно пригласите Педрик и Стоукс. – Он поворачивается к остальным. – Скоро мы с вами все уладим.

Все кивают и болтают, и выглядят довольно расслабленными, кроме Диаманта, который сидит рядом, но при этом будто в одиночестве. Он и я здесь изгои. Я чувствую это и спрашиваю себя, не посещают ли его те же мысли. Диамант поднимает глаза и встречается со мной взглядом. Да, он чувствует это. Мы оба словно готовимся к сражению, и нас страшит то, что ждет впереди.

Прежде всего, конечно же, чай. Слива и Подбородок суетятся с подносами, груженными пятью чашками, чайником, кувшином с молоком и тарелкой с печеньем.

Они наливают чай и передают по чашке каждому, последняя достается Диаманту. Он встает, подходит ко мне и протягивает чай:

– Полагаю, вам это нужно больше, чем мне.

Я пытаюсь взять ее, но руки так дрожат, что все выливается на блюдце. У меня даже не получается выдавить «спасибо», язык намертво прилип к небу. Я качаю головой.

– Все будет хорошо, Мод, – шепчет он.

Я переплетаю пальцы и сжимаю их до боли. Язык расслабляется, и дыхание возвращается. Что самое страшное они могут сделать? Ничего такого, чего бы я не испытывала раньше. Я больше боюсь за Диаманта, что доброта ко мне обернется его собственной гибелью.

Уомак развлекает своих гостей историями, пока они пьют чай. Делится забавными анекдотами, безумными письмами, составленными некоторыми пациентами, и насмешливо кривит губы. И они смеются. О, как они смеются.

Судорога отвращения искажает лицо Диаманта.

– Всю жизнь я провел и работал с сумасшедшими. – Его громкий голос перекрывает смех. – Я родился в сумасшедшем доме, который содержал мой отец. Там было принято относиться к пациентам с уважением. Никто не смеялся над ними. Мой отец никогда не допустил бы этого, не допущу и я. Господа, я оскорблен вашим смехом. Что касается вас, доктор Уомак, вам следовало бы это знать и без моего напоминания, сэр.

Оглушительная тишина воцаряется в комнате.

О, Диамант! Что вы наделали? Теперь они стали вашими врагами, смертельными врагами. А наживать врагов опасно. Уж я-то знаю. Я и сама проиграла в этой игре.

По коридору эхом разносятся голоса, и в дверях появляются две грузные санитарки. Я съеживаюсь в кресле и пытаюсь стать невидимкой, а тем временем пульс учащается так, что я чувствую, как он отдается в черепе.

Уомак приглашает их и закрывает дверь. Они неловко мнутся посреди комнаты, как огромные дети.

– Миссис Стоукс, расскажите этим господам о событиях двадцать седьмого ноября, – произносит Уомак.

– Да, сэр. – Я не помню Стоукс. Нет, это была не она. – Мы сопровождали…

В разговор вступает пожилой господин:

– Когда вы говорите «мы», кого вы имеете в виду?

– Себя и Педрик, сэр. – Она указывает на свою седую товарку.

– Ясно. – Он кивает. – Продолжайте.

– Пациентка… эта пациентка. – Она указывает на меня. – Была беспокойной, я бы так сказала. Ударила доктора Уомака со всей силы, сэр. И мне досталось.

– А потом?

– Ну, и потом мы ее усмирили для ее же блага, в общем. – Она облизывает губы, смотрит на Уомака, и тот кивает. – Доктор прописал рвотное, но и этого было мало. Она та еще драчунья. – Она смотрит на Педрик.

– У нас не было выбора, сэр, – вступает в разговор Педрик. Этот голос и эти близко сидящие глаза. Это точно она. Медсестра из того проклятого места. Она бросает на меня взгляд исподлобья. Да, это она, и она знает. Она знает всю правду.

– Она рвалась всех нас убить и… и… – Стоукс оглядывается на Уомака и моргает. – А может, и себя, сэры. Да, ей чертовский хотелось натворить бед, так-то, потому доктор и приказал достать смирительную рубашку.

– Все это отмечено в журнале механических сдерживающих средств, – произносит Уомак.

– Да-да, все записано в… – Стоукс нервно глотает. – А потом, раз она не унималась, мы отправили ее в одиночку.

– А насильственное кормление? – спрашивает Диамант.

– Она отказалась от еды, доктор.

Так и было. Я выплюнула эту жижу и думала, что победила их.

– Вы говорите, что применили рвотное, – промолвил Диамант как бы вскользь, будто это что-то несущественное.

Санитарки переглядываются. Педрик кивает.