Приют гнева и снов

– Я не чужая. Я друг твоей мамы.

Она хмурится. Она не верит мне, умница. В ней видна Имоджен – как властно она вскидывает подбородок, как ее темные волосы рассыпаны по плечам, но все же я не могу ненавидеть ее. Она – от Гарри.

– Ты очень похожа на твоего отца, – говорю я. – Мне хотелось бы увидеть его.

Она хмурится.

– Он умер, уже давно.

Сердце замирает. Умер? Нет-нет, конечно же ей солгали. Она говорит о мистере Бэнвилле, не о Гарри. Облегчение захлестывает меня.

– Я имею в виду твоего брата, Гарри.

Она чешется в спутанных волосах.

– Нет здесь никакого Гарри и никогда не было. И брата у меня тоже нет. Только я.

Лампы начинают мерцать, и я вздрагиваю. Это Прайс? Это его холодные глаза выглядывают на меня из тени? Нет, Прайс мертв – похоронен под водой. Я ведь только видела его, правда? Мои ботинки до сих пор не просохли, они все еще опутаны водорослями.

Девочка постукивает ножкой и вздыхает.

– Будь умницей и попроси миссис Прайс приготовить чаю и достать пирог. Хорошо?

– Пирога нет.

– Тогда только чаю. – Где-то дребезжит окно, и я снова вздрагиваю, да с такой силой, что в кончиках пальцев отдается боль. – Где твоя мама?

– В своей комнате.

Она указывает на лестницу, затем проходит мимо с настороженным взглядом. Только когда мне уже точно не дотянуться до нее, девочка поворачивается спиной и бежит в сторону кухни.

Я ступаю по лестнице, стараясь не издавать ни звука. Дверь открывается от одного прикосновения, а вот и она – лежит, закутавшись, на бархатном шезлонге, прямо как в старые добрые времена.

Она щурится.

– Да где ты была, маленькая…

– Помните меня?

Ее рука взлетает к горлу. Она задыхается.

– Не бойтесь. – Губы сами складываются в улыбку, будто я была рождена для этой роли. – Я пришла, только чтобы увидеть Гарри и забрать свой сундук.

Она открывает рот. Лицо вспыхнуло, губы посинели. Я стою перед ней достаточно близко, чтобы дотянуться до горла, если захочу.

– Не рады, что я выгляжу так хорошо? – усмехаюсь я.

Она кивает, ее глаза распахнуты от удивления.

– Я никогда не забуду вашей доброты. – Я смотрю на нее с грустной улыбкой. – Но известно ли вам, что этот дьявол Прайс ослушался вас?

Она отрицательно качает головой.

– Он отвез меня не в то идеальное место, которое вы обещали мне по доброте душевной, а в комнату над сараем, через двор от этого дома.

Ее лицо застывает и остается таким какое-то время.

– Он держал меня пленницей там, а затем… вы даже не поверите… затем, когда я сбежала, он отправил меня в лечебницу – в лечебницу для душевнобольных.

Растерянность на лице Имоджен уступает место ужасу, страх перерастает в недоумение. Не нужно смеяться. Нет, смеяться определенно не стоит.

– Где же этот коварный слуга? – Я оглядываюсь, словно ожидая, что он вот-вот выступит из тени.

– Он… – Она кашляет, прочищая горло. – Он исчез.

– Ах вот как! Наверное, испугался, что вы узнаете. – Я встречаюсь с ней взглядом и киваю, она делает то же самое, но резко и преувеличенно. Переживаю я за эту хрупкую шею, искренне переживаю.

– Вот. – Беру ее серебряную фляжку, открываю и нюхаю. Горький, едкий запах настойки опия. – Вот ваше средство для успокоения нервов, – подношу фляжку к ее губам, – ведь этим предательство Прайса не исчерпывается.

Ее руки дрожат, когда она пьет. Глоток, другой, третий, еще и еще. Пейте, дорогая леди, пейте, запейте ваш грех, если сможете. Ее белое горло вздрагивает с каждым глотком. Я могла бы сжать пальцами это горло, если бы пожелала.

Я наклоняюсь к ней, шепчу на ухо:

– И еще кое-что. – Отнимаю флягу и делаю шаг назад. – Он убил вашего мужа.

Поперхнувшись, она садится, откашливается и забрызгивает все вокруг злосчастной жидкостью.

– Быть может, прямо сейчас он расплачивается за свое преступление в Ньюгейте.

Она прикрывает рот ладонью.

– Доктор должен был знать. – Я хмурюсь, подношу палец к губам. – Да, должен был, ведь сыпь…

Вы же помните ту сыпь? Словно крохотные следы от укусов?

Она отрицательно качает головой.

– Видите ли, вашего возлюбленного супруга задушили, пока я гуляла. Его задушил Прайс… или кто-то другой.

В этих широко раскрытых глазах читается один ужас.

– Некоторые подозревают, что и вы сами приложили к этому руку, – продолжаю я. – Они даже считают, что вы замыслили это гнусное преступление.

Она так трясет головой, что мне уже беспокойно, как бы она окончательно не отлетела.

– Я сказала, что это неправда. Нет, сказала я, миссис Бэнвилл питала к супругу чистую и неподдельную любовь. Она была истинно преданна ему и никогда не допустила бы такого злодейства. – Я улыбаюсь. – Уверена, вы не хотите, чтобы я убедила кого-нибудь в обратном.

У нее открывается рот. Такого удовольствия я не испытывала много лет.

Внезапный ужас налетает из ниоткуда, сковывает и скручивает меня изнутри, выбивает дыхание из легких. Я подхожу к окну, чтобы перевести дух.

– Где Гарри? – Я не отвожу взгляд от церкви, от рощи деревьев за ней. – Где он?

Ее губы выделяются на бледном лице ярко-алым пятном.