Я несусь, сломя голову, хотя защитники природы и не думают пускаться вдогонку, и совершенно без сил падаю рядом с нашим отелем.
Надеюсь, в следующем учебном году Раффи не забудет этот подвиг.
– Прости, отец, – говорю я, когда, растрепанный и запыхавшийся, вхожу в номер, существенно нарушив свой новый комендантский час. – Я так увлекся Млечным путем, что потерял представление о времени.
– Эх, Олли, яблочко от яблоньки недалеко падает, – усмехается отец, одобрительно качая головой. – Вам, ребята, трудно это представить, но ваш старик в вашем возрасте пропадал на этом Млечном пути целыми ночами. – Он поднимает стакан. – За молодость! За тебя, Большая Медведица!
– А за чем ты наблюдал сегодня ночью? – интересуюсь я. – Засек какие-нибудь новые туманности? Или, может, орбитальные аномалии?
Но отец не отвечает. Так что мне все сходит с рук уже пятую ночь подряд. Казалось бы, надо радоваться, но вместо этого я чувствую себя каким-то изгоем, лгущим самому любимому человеку на свете. Его легко обманывать, потому что он меня любит. Порой мне хочется, чтобы отец вывел меня на чистую воду и как следует припечатал. Непонятно, почему он мне так доверяет. Ведь я не знаю, что говорят родителям о своих ночных занятиях другие дети.
По-моему, у Пети что-то не так с родителями. Что это за предки, если они допускают, чтобы их взрослый сын играл ночами с детишками вроде нас? И как они отпускают своего умственно отсталого альбиноса проводить лето на острове?
Про родителей Раффи мне ничего не известно. Он предпочитает не распространяться на эту тему. Мы общаемся уже целую неделю, а я даже не знаю, где он живет.
Вот у Марты мамаша имеется, и мы часто сталкиваемся с ней у коктейль-холла. Ее всегда сопровождает какой-нибудь старый придурок с двойным подбородком, причем каждый раз новый. Два дня назад это был старикан, которого она представила нам с Мартой как своего «гостя». Его противная красная физиономия была похожа на сырой бифштекс. Когда мамаша пошла в туалет, он попытался угостить Марту коктейлем. Мамаша Марты и ее престарелые кавалеры производят впечатление отпускников, приехавших на остров несколько десятилетий назад, да так там и оставшихся.
– Ты хорошо проводишь время, детка? – постоянно спрашивает мамаша. – Уже подружилась с кем-нибудь?
– Да, мама, – отвечает Марта.
– Вот и хорошо, – улыбается она широкой и неживой улыбкой, чем-то напоминающей пустоту космоса.
Постепенно мне начинает казаться, будто наши преступления становятся менее прикольными, приобретая явно криминальный оттенок.
– А если нам напоить Пети? – лениво предлагает Раффи.
Он замолкает и, покусывая нижнюю губу, размышляет, как привнести в этот проект элемент прикольности. Но получается слабовато.
– Будет еще смешнее, если мы тоже напьемся.
Мы вытаскиваем из кармана Пети десять долларов, суем ему в кулак и отправляем в мини-маркет «Ночная сова», прикрепив к лацкану записку: «Я хочу купить самое дешевое пиво». Через пять минут Пети возвращается с новым посланием. На записке появилась надпись, выведенная аккуратными красными буквами: «Прекратите хулиганить!»
Выглянув в окно, мы видим чью-то мамашу с коробкой яиц и пакетом молока, которая свирепо смотрит в нашу сторону. От материнского негодования у нее даже волосы встали дыбом. Она что-то говорит заправщику на бензоколонке, и они оба возмущенно качают головами. Раффи предлагает послать Пети в коктейль-холл, но тут уже другая мамаша начинает разносить нас:
– Если еще раз увижу вас здесь, хулиганье чертово, я не только вашим родителям пожалуюсь, но и в полицию сообщу!
И ее наждачный голос удерживает нас от дальнейших шагов.
– Вот тупая сука, – бормочет Раффи, но выглядит не слишком расстроенным. Вообще-то мы все чувствуем облегчение. И я вспоминаю забавный факт № 52 из своей книги:
Вечером Молли не выдерживает и нарушает молчание. Стоя у раковины в ванной, она промывает холодной водой свою планисферу. Я наблюдаю за ней через дверной проем, скрестив пальцы на ногах. Резкий свет ламп высвечивает каждую трещинку на подернутом плесенью плиточном полу.
– Олли! Разве ты не будешь промывать свой звездный компас? Сегодня ведь суббота. – В голосе ее звучат обида и подозрение.
– Я уже промыл, – лгу я.
– Ясно…
На мои глаза вдруг наворачиваются слезы. Я не могу сказать этого Молли, но мне так не хватает этой планисферы. Теперь, когда я гляжу на небо, меня охватывает тоска. По утрам я прочесываю дюны в надежде, что волны выкинут ее на песок. А может, планисферу найдет какой-нибудь ныряльщик и вернет мне. На ней выгравированы мои инициалы.
– А ты не хочешь потереть его чистящей пеной? Помнишь, что всегда говорит отец…
Мы округляем глаза и хором произносим: