Приказ

Марошффи вначале объяснял такую холодность беременностью Юци, но потом пришел к выводу, что это всего лишь проявление политической осторожности. Он принял это к сведению, ему и в голову не приходило войти к ней в доверие. Он решил, что лучший его помощник — это само время. Во всяком случае, душевную силу этой женщины он оценил сразу. Конечно, трагическая участь жениха не могла де потрясти ее, но тем не менее она упорно продолжала заниматься своим делом. Только глаза у нее стали как глубокие высохшие колодцы. О чем она теперь думала, что чувствовала, каким представляла себе свое будущее? Однако Марошффи никогда не беспокоил молодую женщину лишними расспросами, хотя ему и хотелось бы знать о ней как можно больше.

Юци была благодарна ему за эту сдержанность. Ее строгая горделивость никогда не казалась ему спесью. Случалось, она с удовольствием разговаривала с Марошффи; у нее было свое видение мира, а суждения о многих вещах — довольно-таки оригинальными и точными. И она, и Тибор Шарош, друг ее погибшего жениха, который уже несколько раз просил руки Юци, жили весьма целеустремленно. У них была ясная цель в жизни, и каждый день они отдавали борьбе за приближение к этой цели. Они оба много читали, книги были самые разные, но в основном — политические. Однако в присутствии Марошффи о политике они говорили редко, только тогда, когда их уж очень сильно возмущало то или иное событие.

— Наших товарищей посылают на фронт! — как-то вырвалось у Шароша. — Но этим они только ускоряют приход революции.

Постепенно Марошффи начал познавать образ мышления, страстную веру этих людей в торжество грядущей революции, в свои собственные силы. Он еще раз убедился в том, что рядом существуют два мира, два подхода к политике, две системы норм морали, два мировоззрения, два представления о будущем Венгрии. Пока еще Марошффи не задавал себе вопроса, какой из этих двух миров влечет его больше, могут ли сосуществовать рядом друг с другом старое и новое. Его воображение занимал завод, тот самый мир, о котором он теперь ежедневно слышал и в возможности которого он свято верил.

Вместе с Тибором Шарошем по вечерам к Петеру часто приходил и Мартон Терек, доверенный с завода Хоффера. Когда они разговаривали с Петером, скупо перебрасываясь словами, кое-что из их разговора становилось понятным и Альбину. Петер был среди них руководителем, человеком, к мнению которого прислушивались остальные. Марошффи догадывался, что молодой Татар поддерживает связи с другими пацифистски настроенными группами людей; вместе с ними готовит и осуществляет разного рода акции. По отношению к самому Марошффи друзья Петера проявляли не подозрительность, а, скорее, осторожность. Марошффи прекрасно понимал их, он тоже вел себя очень осмотрительно и сдержанно. С помощью Юци ему удалось наладить переписку с матерью. Юци иногда ездила в центр, заходила на главный почтамт, относила туда письма Альбина и приносила ответы от Сударыни.

Дни и недели проходили в постоянном нервном напряжении в зависимости от степени важности происходившего. Сударыня прилежно расписывала Альби в своих письмах, как в высшем свете оценивают катастрофу армии на реке Пьяве, упоминала о возрастающем недовольстве нижних сословий, писала о перспективах заключения мира. В каждом таком послании пожилая дама не забывала возмутиться по поводу молчания Эрики и «этого старого безумца барона».

В одном из писем она писала сыну:

«Эрику я еще некоторым образом могу понять. Ее лишило сил известие о твоей гибели, она удалилась от света, скрывается, никого не хочет видеть. Вероятно, на ее месте я бы поступила точно так же, кто знает. Ну а барон Гот? Пари готова держать, что этот старый жуир живет себе припеваючи в Швейцарии, заключает выгодные сделки, содержит множество любовниц, устраивает для них ужины с шампанским. Он и сам не скрывает свои богемные наклонности. Неудивительно, что они оба забыли и о тебе, и обо мне. Точнее, я имею в виду тебя, как видно, они тебя уже вычеркнули из списка живых. А вместе с тобой погребли и меня… Ох уж эта судьба свекрови!..»

В другом письме она сообщала: