Приказ

Неожиданно он почувствовал, что за плечами у него появились крылья — и полетел. Покинув этот суровый, неприветливый мир зимы, он сразу же попал в весну. Куда он ни бросал взгляд, повсюду зеленели поля, весело шумела листва на деревьях. По берегам речушки с голубой водой, таинственные и мрачные росли темные кедры. Местность эта напоминала обычные иллюстрации из журнала «Дивина». Марошффи беспомощно озирался по сторонам, но никак не мог решить, в какую сторону ему направиться.

В следующее мгновение к нему откуда-то подкралась Юци Татар. Она схватила капитана за руку и приказала:

— Идем… В одном конце дороги стоит башня… Она такая высокая, не ниже Вавилонской, а на ее вершину, круг за кругом, ведет серпантин… С ее вершины все видно далеко-далеко, даже за синий занавес горизонта… Я тебя немного провожу…

Марошффи схватил горячую полную руку девушки и попросил:

— Останься со мной, пойдем вместе…

Юци как-то странно улыбнулась: так улыбается женщина, открыв любимому объятья, на внушающей сладкие предчувствия картине Ходлера «Далекая песня». Девушка зашептала ему в ответ:

— Может быть, только до половины пути… Дальше мне запрещено…

Марошффи не поверил ей и крепко сжал ее руку. Он боялся, что собьется с пути, а башня его мало интересовала, не волновали его и тайны голубого занавеса. Капитан вел себя как легкомысленный двадцатилетний юноша студент, ловящий благоприятный момент, для того чтобы что-то урвать для себя, не думая о горьких минутах похмелья.

Они подошли к указателю пути, и тут внезапно налетевший шквал подхватил, закружил и унес его спутницу. Куда? Альбин невольно поднял голову и стал смотреть вверх, на небо, на облака. Увиденное потрясло его воображение. Там, в вышине, он увидел воинский эшелон. Вертелись колеса, хотя под ними не было никаких рельсов. Вагоны были битком набиты солдатами. Люди печально махали ему руками, словно призывали присоединиться к ним. Лица у многих были залиты кровью, страшные раны обезобразили их черты, у некоторых были забинтованы головы. Ни у кого во рту не было зубов, а губы были не красными, а черными. Весь этот небесный поезд сотрясался от песни. Буйная и залихватская, она лилась с неба:

Ветер дует зябкий, мама, дай платок,
Ночью меня встретит миленький дружок.

Марошффи в изумлении стоял и слушал песню, и тут чей-то громкий голос, напоминающий голос Петера Татара, произнес:

— Черт бы побрал этого машиниста! Стой! Мне надо их пересчитать! Да останови же!..

*

Когда Марошффи свернул с проторенного пути в своей жизни, он одновременно отказался и от тех реальных представлений, с которыми до сих пор считался. Альбин открыл для себя совершенно новый, незнакомый ему мир, реальность которого заставила его изумиться. За лето и один месяц осени 1918 года с бывшим капитаном случилось нечто необычное. Его прежние начальники из Бадена назвали бы все случившееся с ним не иначе как приключением, причем в самом негативном смысле этого слова. Однако изменился не сам Марошффи, а лишь критерии, с помощью которых он оценивал других людей и самого себя. Раньше, в бытность свою офицером генерального штаба, всех остальных людей он выстраивал как по ранжиру, глядя на мир глазами кадрового офицера. На первом месте, разумеется, находилась офицерская каста, на втором — всевозможные чины, а далее следовала слившаяся воедино аморфная масса — толпа.

Любого человека он оценивал по степени знатности его дворянского рода, по чину, по таланту или богатству, которым тот или иной человек обладал; остальная масса, толпа, была для него не больше, чем пушечное мясо или материал, необходимый для ведения военных действий. Старые его представления о жизни оказались совершенно непригодными к новым условиям. В Петере он увидел представителя какой-то новой, до сих пор неизвестной ему культуры, ценности которой не могли измеряться критериями жителей с проспекта Кристины или же Липотвароша.

Старик столяр, конечно, был, по мнению Марошффи, человеком простым, но и он обладал умением трезво мыслить и делать оригинальные выводы, давать тем или иным событиям самостоятельные оценки. Правда, его манера выражаться и словарный запас казались Марошффи несколько чужеродными и бедными. Что же касается Юци Татар, то она сильно отличалась не только от своего отца, но и от брата. Это была гордая и несколько скрытная молодая женщина; о ней можно было сказать, что она держалась несколько поодаль от посторонних людей, а именно от Альбина, хотя они давно уже перешли на «ты».