Приказано молчать

– Ничего, стрелять не будешь: пограничников испугаешься, – спокойно заговорил Кучукбаев и повернулся к своим товарищам: – Бери топоры! Отобьемся!

Все кинулись к топорам, но в это время из-за деревьев выехало десятка два всадников.

– Связать! – скомандовал один из них.

Манап, подняв топор, пошел ему навстречу. Вот уже рядом серая конская морда с черной звездочкой на лбу, прижатые уши; Кучукбаев взмахнул топором и упал – кто-то сильно ударил его прикладом в спину. Лезвие топора врезалось в землю.

– Да вяжите же вы! Здесь останутся четверо. Остальные – вперед!

Всадники двинулись в сторону ущелья Кача-Булак.

Комотрядовцы, связанные веревками из конского волоса, больше получаса сидели на краю небольшой поляны. Было жарко, хотелось пить, болели туго перетянутые руки и ноги, но ни говорить, ни шевелиться было нельзя. Каждого, кто пытался сделать это, били сапогами.

Далеко в ущелье прозвучал выстрел, почти сразу же за ним второй, третий. Все подняли головы, прислушались.

– Сидите, сволочи! – крикнул один из бандитов и принялся зло пинать пытавшихся встать комотрядовцев.

Снова все стихло. Связанные сидели молча. Молчали и те четверо, но теперь с их загорелых, обветренных лиц с редкими черными бородками точно кто-то смахнул самодовольные улыбки. В глазах налетчиков заметалась тревога.

Через несколько минут частая стрельба стала слышна совсем близко – на горе между двумя ущельями, как поняли комотрядовцы, начался бой. Басмачи плотней окружили пленников, направив на них стволы карабинов. Вдруг, неожиданно, на поляну выскочили два всадника.

– Скорей уводите этих! – спрыгнув с коня, крикнул высокий толстый бандит в цветной чалме и полосатом халате. Халат его выбился из-под кушака и топорщился на груди; между полами была видна грязная домотканая рубашка и рукоятка маузера у волосатой потной груди.

– Скорей! Скорей!

Комотрядовцев подняли, связали между собой длинной веревкой, конец которой взял один из басмачей и уселся на коня. Захваченных людей повели к границе, подгоняя прикладами.

Те, что прискакали от перевала, замыкали конвой, ведя басмаческих лошадей в поводу, и криком торопили идущих: «Скорей! Скорей!»

Из леса доносились частые выстрелы из винтовок и треск пулеметных очередей: комотрядовцам эта стрельба слышалась совсем рядом, и они надеялись, что пограничники успеют отбить их. Но граница была уже совсем рядом, а бой затихал…

Морозов подошел к столу, налил в стакан густо заваренного холодного чаю, выпил и снова, вернувшись к висевшей на стене карте участка поста, стал внимательно рассматривать ее. Казалось, он был спокоен и смотрел на извилистые голубые линии речек и ручейков, на ущелья и горы, чтобы, как он это делал и раньше, выбрать маршрут очередному наряду; но спокойствие это было только внешним.

Морозов не спал больше суток. Он отправил донесение коменданту участка Самохину о бое с басмачами, сообщил о том, что коммунистический отряд Манапа Кучукбаева басмачи увели за границу, и просил разрешения потребовать через пограничные власти возвращения отряда.

Начальник поста с нетерпением ждал посыльного от Самохина. Он злился на себя за то, что не смог уберечь комотрядовцев от басмачей. Утешал себя тем, что маршрут басмачей прошел случайно по тому месту, где работали комотрядовцы. Но от этого на душе не становилось спокойнее.

Вроде бы все складывалось удачно. Пастух Бектембергенов своевременно сообщил на пост о сигнале бывшего байского приближенного Жалила.

Пограничники успели сделать засаду недалеко от того места, где собирали ягоды девушки. В ущелье после боя остались навсегда сорок два басмача; в руках у пограничников и Жалил – теперь у басмачей нет связи с селом. Но шестерых комотрядовцев басмачи все же захватили…

Сейчас Морозов смотрел на знакомые ему голубые, черные и коричневые извилистые линии карты, анализировал свои действия, мысленно ругая себя за то, что не смог предугадать маршрут басмачей. Он понимал – басмачи сорвут зло за свои потери на комотрядовцах.

– Что они с нами сделают? Скажем – дровосеки мы, на заработки пришли, – тихо говорил Киякпай. – Главное, чтобы все так говорили.

– Ты прав, – подтвердил Манап. – Фамилии другие скажем. Пытать будут – молчите. Долго здесь не пробудем. Заставят их вернуть нас.

Комотрядовцы сидели в углу большого сарая-сенника на голом холодном полу и подбадривали себя разговорами.

– Не те годы сейчас, чтобы басмачи страх наводили.

– А кто ж главарь у них?

– Новый какой-то. Старых я всех знаю, – ответил на этот вопрос Кучукбаев. – Ни с одним из них не приходилось встречаться. Может, из тех, что из Киргизии через наши места прорвались.

– Видно, из Киргизии, – согласился Сандыбаев. – Многих тогда побили, но многим удалось и уйти. Ну ничего, придет и им конец.

– Вначале с нами покончат, – проговорил кто-то совсем тихо.

– Не посмеют. Мы советские люди. Нас защитит страна! – Черные глаза Манапа блестели даже в полутьме, рука рубила воздух в такт словам. – Мы не скот!

Заскрипели ржавые дверные петли.

– Выходи по одному. Ты! – вышедший указал пальцем на Манапа. – Побыстрей!