Приказано молчать

Река, переполненная летними паводками, крутила водовороты, сносила вниз. Невоструев плыл к черневшему впереди берегу и в то же время направлял коня так, чтобы он грудью встречал течение, чтобы не сильно сносило. Коню было трудно, но он подчинялся воле хозяина.

Небольшая песчаная отмель. Пограничники остановились по пояс в холодной воде и, дав передохнуть коням, снова поплыли. Берег приближался медленно.

Когда красноармейцы переправились и, пробившись через колючий джигидовник, выехали на мокрых неоседланных лошадях к тропе, от которой течение отнесло их почти на километр, они увидели лодку с седлами и оружием и среди своих красноармейцев связного от Ивченко.

– Я выведу вас сразу к месту засады, – сообщил он о цели своего приезда Курочкину. – Начальник поста приказал быстрей. Банда близко.

Пограничники сразу пустили коней в галоп; из-под копыт с шумом взлетали фазаны и, тревожно крича, забивались в тугаи. Кони вздрагивали, но продолжали скакать по тропе, не снижая скорости.

Рассвет застал группу Курочкина в песках. Еще километр трудного для лошадей пути – и они у засады. Теперь их стало двадцать шесть. Двадцать шесть против двухсот пятидесяти.

– Даже по десятку на брата не хватает, – пошутил кто-то из красноармейцев.

Взошло солнце, осветило бесконечную цепь безжизненных барханов, среди которых такими же безжизненными островами щетинился саксаульник, и сразу стало нестерпимо жарко, захотелось пить, захотелось снова в холодную воду реки. Солдаты чертыхались, сравнивая свое положение с положением рыбы на раскаленной сковороде, но говорилось все это беззлобно – все понимали, для чего они здесь, и были готовы лежать день, два – пока не подойдет банда.

Они, расположившись полукольцом вправо и влево от Актамской тропы, тихо переговаривались, еще и еще раз поудобней, чтобы можно было быстро перезаряжать винтовки, укладывали патроны; пулеметчики проверяли ленты – нет ли где перекошенного патрона. Бой обещал быть нелегким, и все готовились к нему.

Вдали, между барханами, показалась банда. Впереди ехало человек пятьдесят, за ними, в кольце всадников, пылил небольшой табун лошадей, дальше нестройными рядами двигались основные силы – сотни полторы; за основными силами – снова табун, только большой, верблюдов и лошадей. На спинах многих верблюдов горбились вьюки.

Пограничники притихли, не шевелились, чтобы басмачи до времени не обнаружили засаду.

Банда, не замечая опасности, быстро приближалась, вот уже различались бархатные халаты с незатейливыми узорами, вышитыми золотом и серебром. Все четче просматривались лица с редкими черными бородами и совсем безбородые, винтовки, опущенные на седла, синие, красные, коричневые потники с такими же узорами, как и на бархатных халатах, массивные медные стремена, взмыленные, с широко раздувающимися ноздрями лошади.

«Винтовки на седлах, – отметил про себя Невоструев. – Готовы к бою. Нельзя слишком близко подпускать – не сдержим, как и мусихинцы. Почему Ивченко не дает команды?!»

А начальник поста не спешил, хотя тоже видел, что басмачи готовы к любой неожиданности. Банда двигалась необычно: в центре боевого порядка находился табун лошадей…

Ивченко разгадал замысел басмачей. При встрече с засадой они собираются атаковать ее под прикрытием табуна. Если сейчас открыть огонь, пока расстояние сравнительно велико, басмачи успеют перестроиться и разогнать табун до бешеного галопа. Тогда коней ничем не сдержишь. Если подпустить совсем близко, то басмачи, хотя и перестроятся, табун не успеет набрать большую скорость.

«Видимо, Мусихин не раскусил басмачей и открыл огонь рановато. Вот и не удержался, – подумал Ивченко. – Надо подпустить их как можно ближе».

И еще одно обстоятельство смущало начальника поста. Басмачи ехали широкой рысью, а с такой рыси нетрудно перевести коней в галоп. Ждали засады, и при первой же опасности готовы были сразу, не останавливаясь, перестроиться.

«Остановить бы их, – думал Ивченко. – Ряды расстроить. Сбить рысь, сбить темп».

И у Ивченко родилась невероятная на первый взгляд идея. Когда басмачи приблизились метров на сто пятьдесят, он встал во весь рост и крикнул по-казахски:

– Сто-о-ой!

Передние всадники невольно подчинились этой неожиданно прозвучавшей в безмолвной степи команде и натянули поводья. Табун продолжал двигаться. Строй сбился.

– Огонь! – скомандовал Ивченко и упал за пулемет.

По саксаулу защелкали пули опомнившихся басмачей.

Засада ответила шквалом огня. Пронзительно заржали раненые лошади. Ритмично заговорили два пулемета.

Басмачи, гикая, теснили табун вперед, но лошади вышли из подчинения. И тогда полсотни джигитов, ехавших впереди, с криком и воплями поскакали на засаду, увлекая за собой табун, но расстояние до засады было слишком мало, и они попали под разящий огонь пограничников.