Приказано молчать

Басмачи, не понявшие вначале, почему один пограничник повернул назад (если бы была обнаружена засада, ускакали бы оба), молчали, но когда увидели, что два красноармейца выскочили из ущелья к основным силам отряда и отряд остановился и спешился, то поняли, что их план теперь не будет осуществлен. Они начал стрелять.

Ефремкин и подъехавший к нему Иваненко положили коней, легли за них и стали отстреливаться. Они не видели ни одного басмача, только пороховой дым стелился между кустами шиповника, тянулся вверх, цепляясь за разлапистые еловые ветки. Пули сразу же поразили лошадей – они забились, захрапели и затихли.

Пограничники перестали стрелять. Они не шевелились, делая это для того, чтобы обмануть врагов, выманить их из-за укрытия.

Красноармейцы почти не знали друг друга, им еще ни разу не приходилось быть вместе в бою. Ефремкин, парторг заставы Санты, прибыл в Ак-Байтал буквально накануне того, как баи начали откочевку, – но оба они были опытными солдатами и с полуслова понимали друг друга; по сигналу одного замерли оба.

Хитрость, кажется, удалась. Стрелять басмачи перестали. Только у входа в ущелье не прекращалась стрельба из винтовок и пулемета.

Ефремкину и Иваненко казалось, что бой приближается, что он идет в самом ущелье, и они не ошибались. Двенадцать пограничников, перебегая от камня к камню (атаковать на конях было безрассудно – погибли бы сразу все), теснили басмачей. Их больше десяти на каждого солдата, но красноармейцы рвались через поток свистящих пуль, чтобы спасти своих товарищей.

Ефремкин и Иваненко по-прежнему лежали не шевелясь. Наконец басмачи вышли из-за деревьев. Вначале они продвигались робко, прячась за камни, потом осмелели и пошли, не пригибаясь. Взметнулись две гранаты, разорвались, заполнив ущелье грохотом взрывов, криками раненых. Ефремкин и Иваненко, воспользовавшись замешательством врагов, успели убить из винтовок еще нескольких басмачей. Израненные, они успели бросить еще по одной гранате…

Весь этот бой видели джигиты, посланные Ибрашем в откочевку.

– Басмачи стали резать красноармейцев ножами, – закончил рассказ один из них. – Оба еще были живы, но сопротивляться не могли, только стонали.

Помолчав немного, рассказчик добавил:

– После этого никто не согласился возвращаться из откочевки. Судить, говорят, теперь будут нас, расстреляют!

– А где Кудашев? – прервал его Самохин.

– Не пробился. Как стемнело, ушел. Видно, к перевалу Алайгыр.

– Что будем делать, командир? – обратился к Самохину Сапаралиев.

– Оставь двоих человек, я – одного. Отвезут на заставу убитых. Сами – вперед. Ударим с тыла. Успеем. Кудашев на Алайгыре задержит банду.

Отряд встретил рассвет на перевале Ашутур. Еще десятки километров тяжелого горного пути остались позади, теперь до перевала Алайгыр было совсем недалеко – часов шесть-семь езды, даже на уставших лошадях.

Справа серебрились на солнце ледники Семенова и Мушкетова, высилась озаренная солнцем пирамидальная вершина Хан-Тенгри, а внизу, в ущелье, едва различимая в утренних сумерках, пенилась речка.

Комотрядовцы и пограничники невольно залюбовались этой, хотя и привычной для них, но каждый раз неповторимой красивой картиной ясного утра.

Вдруг на небольшую поляну, расположенную по правую сторону речки, в километре от отряда, выехала группа всадников. Самохин достал бинокль. На поляне были не пограничники…

– Надо проверить, – отнимая от глаз бинокль, проговорил он. – Со мной поедет пять человек.

Небольшой отряд начал спускаться по крутому склону к шумевшей внизу речке.

Всадники на поляне спешились и залегли, а когда группа Самохина стала приближаться к ним, они открыли огонь из винтовок. Потом высоко над головой пролетела граната и с оглушительным треском разорвалась недалеко от коней, оставленных пограничниками в укрытии.

– «Дьяконова!» Наши на поляне! Не стрелять! – громко закричал Самохин, рассчитывая и на то, что его голос услышат и те, кто укрылся за камнями и обстреливал их.

Но его надежды не оправдались – выстрелы заглушали голос.

«Как убедить их, что мы не враги?!» – думал Самохин и уже хотел вынуть носовой платок и помахать им, но в это время над головой вновь пролетела граната «Дьяконова», и он решился на другое.

Гранаты «Дьяконова» были только у пограничников. Специальная мортирка надевалась на ствол винтовки. Выстрел «бросал» специальной конструкции гранату далеко. Она громко разрывалась, но почти никогда не убивала. О гранатах этих так и говорили: «Шума много, толку нет!»

Самохин подполз к красноармейцу, у которого была винтовка с мортиркой, надел на мортирку гранату и, подумав: «Теперь догадаются, что свои», – выстрелил в сторону поляны.

Граната «Дьяконова» подействовала, выстрелы прекратились, и начались «переговоры».