Приход № 11 (октябрь 2014). Покров Богородицы

Я поясню, что это описание уже не первой встречи этого священнослужителя с царской семьей. Он отмечает 14 июля – это одна из последних встреч, встреча, которая была возможна потому, что отца Иоанна допускали к царской семье с разрешения коменданта Ипатьевского дома Юровского для совершения богослужений. И здесь перед нами очень важное, пронзительное описание последней службы, которую отец Иоанн провел в Царской семье: «Впереди за аркой уже находилась Александра Феодоровна с двумя дочерьми и Алексеем Николаевичем, который сидел в кресле-каталке, одетый в куртку, как мне показалось, с матросским воротником. Он был бледен, но уже не так, как при первом моем богослужении. Вообще выглядел бодрее. Более бодрый вид имела и Александра Феодоровна, одетая в то же платье, как и 20 мая старого стиля. Что касается Николая Александровича, то на нем был такой же костюм, как и в первый раз. Только я не могу себе ясно представить, был ли на этот раз на груди его Георгиевский крест. Татьяна Николавна, Ольга Николаевна, Анастасия Николавна и Мария Николавна были одеты в черные юбки и белые кофточки. Волосы у них на голове, помнится, у всех одинаково подросли и теперь доходили сзади до уровня плеч. Мне показалось, что как Николай Александрович, так и все его дочери на этот раз, я не скажу, в угнетении духа, но все же производил и впечатление как бы утомленных. Члены семьи Романовых и на этот раз разместились во время богослужения так же, как и 20 мая (старого стиля), только теперь кресло Александры Феодоровны стояло рядом с креслом Алексея Николаевича, дальше от арки, несколько позади ее. Позади Алексея Николаевича стояли Татьяна Николаевна, она потом подкатила его кресло, когда после службы они прикладывались ко кресту; Ольга Николаевна и, кажется, я не запомнил, которая именно, Мария Николаевна. Анастасия Николаевна стояла около Николая Александровича, занявшего обычное место в правой арке от стены. Стол с иконами, обычно расположенными, стоял на своем месте в комнате за аркой. Впереди стола, ближе к переднему углу, поставлен был большой цветок, и мне казалось, что среди ветвей его помещена икона, именуемая «Нерукотворный Спас» обычного письма без ризы. По-прежнему на столе находились те же образки-складни, иконы Знамения Пресвятой Богородицы, «Достойно есть» и справа, больших в сравнении с другими размеров, писанная масляными красками без риз икона святителя Иоанна Тобольского. Став на свое место, мы с диаконом начали последование обедницы. По чину обедницы положено в определенном месте прочесть молитвословие «Со святыми упокой». Почему-то на этот день диакон вместо прочтения запел эту молитву. Стал петь и я, несколько смущенный таким отступлением от устава. Но едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади нас члены семьи Романовых опустились на колени. И здесь вдруг ясно ощутил я то высокое духовное утешение, которое дает разделенная молитва. Еще в большей степени дано было пережить это, когда в конце богослужения я прочел молитву к Богоматери, где в высоко поэтичных, трогательных словах выражается мольба страждущего человека поддержать его среди скорбей и дать ему силы достойно нести ниспосланный от Бога крест. После богослужения все приложились ко Святому кресту, причем Николаю Александровичу и Александре Феодоровне отец диакон вручил по просфоре – согласие Юровского было заблаговременно дано. Когда я выходил и шел очень близко от Великих княжон, мне послышались едва уловимые слова: «Благодарю». Не думаю, чтобы мне это только показалось. Войдя в комендантскую, незаметно для себя, глубоко вздохнул. И вдруг слышу насмешливый вопрос «Что это Вы так тяжко вздыхаете?» – говорил Юровский. Я не мог и не хотел открывать ему мною переживаемого и спокойно ответил: «Досадую, что так мало послужили, а весь взмок от слабости. Выйду теперь и опять простужусь». Внимательно посмотрев на меня, Юровский сказал: «Тогда надо окно закрыть, чтобы не продуло». Я поблагодарил, сказав, что все равно сейчас пойду на улицу. «Можете переждать», – заметил Юровский. И затем совершенно другим тоном промолвил: «Ну вот. помолились – И от сердца отлегло». Сказаны был и эти слова с такой, как мне показалось, серьезностью, что я как-то растерялся от неожиданности и ответил: «Знаете, кто верит в Бога, тот действительно получает в молитве укрепление сил». Юровский, продолжая быть серьезным, сказал мне: «Я никогда не отрицал влияние религии и говорю это совершенно откровенно». Тогда и я, поддавшись той искренности, которая послышалась мне в его словах, сказал: «Я Вам тоже откровенно отвечу. Я очень рад, что Вы здесь разрешаете молиться». Юровский на это довольно резко спросил: «А где же мы это запрещаем?» «Совершенно верно», – уклонился я от дальнейшей откровенности. – «Вы не запрещаете молиться. Но ведь здесь, в доме особого назначения, могут быть особые требования». «Нет, почему же?» – «Ну, вот это я и приветствую» – закончил я. На прощание Юровский подал мне руку, и мы расстались. Молча дошли мы с отцом диаконом до здания художественной школы, и здесь вдруг отец диакон сказал мне: «Знаете, отец протоиерей, у них там чего-то случилось». Так как в этих словах отца диакона было некоторое подтверждение вынесенного и мною впечатления, то я даже остановился и спросил, по чему о н так думает. «Да так, они все какие-то другие точно. И не поют». И надо сказать, что действительно, за богослужением 14 июля впервые (а отец диакон присутствовал при всех пяти богослужениях, совершенных в доме Ипатьева) никто из семьи Романовых не пел вместе с нами. Через два дня, 17 июля, екатеринбуржцам было объявлено о том, что бывший Государь Император Николай Александрович расстрелян».