Приход № 11 (октябрь 2014). Покров Богородицы

Пошли нам, Господи, терпенье

В годину буйных, мрачных дней

Сносить народное гоненье

И пытки наших палачей.

Дай крепость нам, О Боже правый,

Злодейства ближнего прощать,

И крест тяжелый и кровавый

С Твоею кротостью встречать.

И в дни мятежного волненья,

Когда ограбят нас враги,

Испить позор и оскорбленье,

Христос Спаситель, помоги!

Владыка мира, Бог вселенной,

Благослови молитвой нас

И дай покой душе смиренной

В невыносимый страшный час

И у преддверия могилы

Вдохни в уста Твоих рабов

Нечеловеческие силы

Молиться кротко за врагов.

Кажется, в этих стихах – прозрение Великой княжны обстоятельств гибели их семьи. Прозрение тех страшных глумлений, которые будут твориться уже над телами убиенных страстотерпцев. Но происходит это при жизни их, с пониманием того, что их действительно ожидает что-то страшное, и с готовностью это нечто страшное по-христиански осмыслить и принять, пережить. Конечно, это духовное преображение.

Мне бы хотелось привести еще одно описание, которое принадлежит протоиерею Иоанну Сторожеву. Этот священник совершал последнее богослужение в Екатеринбурге в Ипатьевском доме, куда в начале 1918 года попала Царская семья. Этот священник не принадлежал к придворному духовенству, он был клириком одного из близлежащих храмов, который в силу обстоятельств оказался последним священнослужителем, засвидетельствовавшим духовную жизнь Царской семьи накануне гибели. Неслучайно его воспоминаниям довольно большое значение придавал ось Синодальной комиссией при подготовке материалов к канонизации. Следует привести несколько очень важных выдержек, потому что это взгляд одного из многих благочестивых, достойных русских православных священников, который имел самое отдаленное представление о том, что такое духовная жизнь Царской семьи. Именно он оказался последним пастырем, напутствовавшим Царскую семью.

«Николай Александрович был одет в гимнастерку защитного цвета, в таких же брюках и высоких сапогах. На груди у него был офицерский Георгиевский крест. Погон не было. Все четыре дочери были, помнится, в темных юбках и простеньких беленьких кофточках. Волосы у всех были острижены сзади довольно коротко. Вид они имели бодрый, я бы даже сказал, почти веселый. Николай Александрович произвел на меня впечатление своей твердой походкой, своим спокойствием, особенно своей манерой пристально и твердо смотреть в глаза. Никакой утомленности или следов душевного угнетения я в нем не приметил. Показалось мне, что в его бороде едва заметны седые волосы. Борода, когда я его видел в первый раз, была длиннее и шире, чем 14 июля. Тогда мне показалось, что Николай Александрович постриг кругом бороду. Что касается Александры Феодоровны, то у нее из всех был вид какой-то утомленный, скорее даже болезненный. Я забыл отметить, что всегда особенно останавливало мое внимание – это та исключительная, я прямо скажу, почтительность к носимому мною священному сану, с которой отдавали каждый раз поклон все члены семьи Романовых в ответ на мои молчаливые приветствия при входе в зал и затем по окончании богослужения».