Прихоти дьявола (СИ)

Что-то упало на пол. Что-то мягкое, не совсем тяжёлое. Скорее, какой-то мягкий плод, потому что он не издал какого-то хруста или удара, подобного яблоку или что-то такое. Это прозвучало слева, чуть поодаль. Медленно передвигаясь в сторону утихшего звука, что растворился в звенящей тишине, я старалась воссоздать те звуковые волны, что донеслись до меня секунду назад. Я пыталась повторить их силу, громкость этого звука, отыскать его источник, его начало.

Я нашла этот чёртов фрукт и победно сжала его в здоровой руке, почувствовав, как склизкая мякоть просочилась меж моих пальцев и испачкала тыльную сторону ладони, запястья. В нос ударил знакомый запах, один из тех, что раньше казался невыносимым, от которого меня запросто могло стошнить. Запах гнили и плесени скользнул в нос и коснулся каждого рецептора, активируя его, нервируя, стараясь вызвать обратную реакцию. Но ничего кроме урчащего живота не подало знака.

Я не знаю, что за фрукт это был. Но по едва уловимому тонкому запаху, практически несуществующему, я поняла, что это было яблоко. Когда-то. Сколько оно здесь лежит, если сгнило до такой степени, что твёрдая сердцевина превратилась в растекающуюся кашу? По крайней мере это очень напоминало яблоко, ведь вокруг меня витала знакомая слабая кислинка с примесью ни с чем несравнимой сладости.

Жадно откусив кусочек, я быстро его пережевала, не растягивая удовольствия. Хоть гнилое яблоко и не было самым прекрасным деликатесом, который мне удалось опробовать за всю мою жизнь, но сейчас этот испорченный фрукт был до такой степени вкусным, что я готова была вырывать остатки своих волос от наслаждения, наполняющего тело.

Я жевала его так, будто прямо сейчас мне предложили съесть пахлавы, насквозь пропитанной мёдом, которую я так любила до того, как меня здесь закрыли. Я даже самой себе не могу рассказать того, как это случилось. Словно из головы выбросили все моменты, связанные с этим несправедливым поступком моего кузена, который сейчас наверняка корчился от боли в молодом сердце и желудке.

Вдоволь наевшись хоть и не самых приятных вещей, вкус которых въелся в остатки моего языка и моё нёбо, в мягкую плоть моих щёк и дёсен, я уселась на пол, незамысловато скрестив ноги. Мехмед рассказывал, что это поза лотоса. Иногда я прокручивала его рассказы о мире, о том, что ему удалось повидать, услышать и прочувствовать. Он рассказывал о странах, где люди живут совершенно по-другому, не так, как живёт здешняя знать. Казалось, шехзаде читал мне сказки, унося в совершенно другой мир, где не существовало болей и обид. Его забота мне нравилась. Нравилось, как он оглаживал мои раны кончиками пальцев и помогал передвигаться по комнате после того, как меня избивала хозяйка дома, нравилось, как он читал мне стихи, такие лёгкие и чарующие, совсем несложные к осознанию.

Нравилось мне всё это ровно до тех пор, пока он не подчинялся желанию взять меня. Силой, грубо вжимая в постель и заставляя жалобно стонать от боли и отчаяния, которое оставалось после таких его посещений. Он двигался внутри меня так яростно, жадно и дерзко, что мне иногда казалось, что я как-то обидела его, насолила. Сделала что-то не то, за что и получила наказание. Наверное, я провоцировала его. Я была самой настоящей выскочкой в его глазах, и он просто пытался меня усмирить, показать, что я могу поплатиться за своё слишком наглое поведение.

Я закрыла глаза, и картинка совершенно не поменялась. Тьма осталась тьмой. Она засела в моих глазах, обвила их, подобно ядовитому плющу. И как бы я не пыталась, слепота — проблема, с которой я буду жить до конца своих дней. Я никогда не увижу причины своей смерти. Я не увижу саму смерть. Я смогу только услышать её и прочувствовать каждой фиброй души. Может, я увижу её чужими глазами, но своими — больше никогда.

Передо мной предстали покои и куча слуг, что беспорядочно и обеспокоенно вертелись у шикарной постели, возле шёлковых простыней на мягоньких перинах. Я осмотрела свои руки. Свои жилистые мужские руки, которые так часто касались моей шеи, бёдер, волос и груди.

Ко рту Мехмеда протянули ложку, наполненную отваром, пахнущим ромашкой и фиалкой. Знакомый запах защекотал в носу и ему пришлось чихнуть, отвернувшись в сторону. Лекари сделали тактичный едва заметный шаг назад.

Сейчас я полностью управляю его телом и могу сотворить всё, что посчитаю нужным.

Словно маленький противный дьяволёнок, сидящий на плече у заблудшей души, я тянула за различные ниточки, ведущие к совершенно разным последствиям. Стоило задуматься о том, насколько сильно становится жарко, так, чтобы тело едва не сгорало заживо, как врачи охали, мечась и шепчась о том, что у шехзаде жар, который необходимо срочно сбить. Когда я представляла, как на его голову падает тяжелая наковальня или толстая дворцовая колонна, то каждая его мышца напрягалась от несносной боли в черепе, что едва не разламывался от накалившихся чувств.