Прихоти дьявола (СИ)

Я игралась его здоровьем небрежно, мучая изящно, искусно. Я хотела, чтобы он узнал каково это: голодать, даже если рядом с тобой находятся лучшие повара или самые роскошные блюда. На каждую его попытку поесть я скручивала его желудок в тугой узел и всё съеденное стремительно возвращалось обратно, вязким рвотным пятном оставаясь на постели или в вовремя подставленной миске.

Я представляла, как на кусочки разрывается его сердце, как оно сжимается до незримых размеров и не принимает былой формы, навсегда оставаясь сжатым, напряжённым комком сосудов и нервов, кровоточащим до неприличия сильно. И от этого юноша хватался за грудную клетку, пальцами впиваясь в тонкую кожу, покрывающую широкую мужественную грудь.

Врачи были в недоумении от того, что творилось с шехзаде. Ни одна болезнь не носила в себе таких симптомов как те, что они наблюдали. Но наивные мужчины и женщины даже не догадывались, в чём же кроется секрет болезни Мехмеда, единственного наследника османского престола.

Когда же мне надоело наблюдать за тем, как корчится юношеское тело из-за непрестанной хронической боли, ломоты в костях, я ощутила, как все его органы переплетаются между собой и превращаются в один неделимый клубок, посылающий по жилам ручейки горячей лавы, чистой эссенции огня, которому нужна была лишь одна искра, чтобы не оставить ни следа от юного шехзаде, даже мокрого места на постели. От него не осталось бы ничего, стоит лишь пожелать. У него лихорадка и он ничего не соображает. Он не в силах сопротивляться мне и моим прихотям. Дьявольским прихотям, подобным ему.

Внезапно с его сухих горячих уст слетел томный шёпот, сдавленный и тяжелый, будто каждое слово давалось ему с невероятным трудом:

— Лале… Где… Моя Лале…?

Его голос вывел меня из дурманящего транса и резко выбросил из чужого тела, бросив на произвол судьбы, лишив меня возможности отыграться за всю причинённую боль.

Он не забывает обо мне даже тогда, когда ему донельзя плохо, когда он балансирует между двух пропастей: жизнь и смертью. Он называет меня своей, даже когда не в силах вспомнить собственного имени. Он ищет меня во время того, как болезнь приковала к постели и не позволила подняться, чтобы найти покоя. Мехмед искал рядом со мной покоя. Умиротворения.

Он любил меня даже уродливую. Даже немую, почти лысую и незрячую. Он любил меня такой, какой видел. Такой, о которой заботился и не брезговал.

Вина в моём сердце сменилась тоской, а тоска вновь виной. Мне хотелось вернуться и исправить всё, но в итоге — тщетная попытка превращалась в злобу, неудержимую звериную злобу. Если бы не я и моё желание показать свою строптивую сущность, то всего бы этого не было. Я виновата в том, что Мехмеду пришлось искать подобные лазейки, чтобы добиться моей благосклонности, моего внимания.

Я была виновата во всём, что со мной происходило.

Я была виновата в том, что происходило с Мехмедом.

Моя цель разрушена вдребезги. Она рухнула, с шелестом упала под ноги, словно кипа осенних высохших листьев. Мне незачем было ему мстить. Что, если на самом деле причиняла боль только я? Что, если самым центром ненависти, её второй истинной ипостасью была именно я? Выходит, каждый в этом доме просто пытался мне помочь, приласкать и подарить хоть капельку света, в то время как я была хранителем тьмы, стражем вечного мрака. Не Мехмед. А я.

Обо мне заботился не Аслан, что с детства клялся мне в вечной любви и дружбе, в итоге забыв даже моё имя и мой образ. Обо мне заботился не Влад, с которым я прочувствовала радости первой юношеской влюблённости, а спустя год невыносимой разлуки ещё и ощутила на дрожащих губах вкус предательства, терпкий, горький. Они считали, что я умерла, что меня больше нет и это будет оправданием тому, что они похоронили моё имя в своих воспоминаниях, в которых и лицо моё было размазано, словно на свежее расписанное полотно вылили воду. Пленённые принцы забыли меня сразу же, как только появилась возможность.

Только Мехмед не забывал меня. Он посвящал мне стихи, каждый день передавал сладости или украшения, которые я глупо не хотела принимать, отказываясь от них, будто те заражены чем-то смертельно-опасным. Я всё время отторгала настоящую любовь, противилась всем её проявлением, наивно считая это насилием. Может, он не умеет иначе, а я, наслушавшись сказок, ждала принца на белом коне, что подарит мне весь мир?

Мехмед бы тоже подарил, если бы его не одолевала болезнь. Может, его просто не научили вести себя иначе. Может, он показывает свою любовь не так, как другие и это делает его таким особенным, таким загадочным? Если я дам ему шанс, то сумеет ли он исправиться? Сумею ли исправиться я, если он позволит мне это сделать?

Несколько часов я провела в гнетущем недоумении. Все мои домысли выползали наружу, подобно подземным тварям из мифологии, лярвам, склизким существам, что управляют человеческим разумом. Они цеплялись ко мне, прилипали так крепко, будто врастали в мою кожу, проникали под сплетённые ниточки мышц и сосудов, превращаясь в извилистые толстые лианы.