Когда-то король сказал Констану, что заменит ему потерянного отца. Но вскоре Констан внушил всем своим омерзение, а тем, кому стал служить, – ужас и презрение. Отвергнутый всеми, кроме известной сводницы Ла Бросс[1565]
и шлюх, содержавших его, он вступил с отцом в переговоры о примирении. Обинье ответил, что земной отец заключит с ним мир после того, как сын примирится с Отцом Небесным. Тогда Констан явился в Женеву, представился пасторам[1566], дал в этом городе, в Пуату и в Париже все требуемые расписки, написал яростные стихи и прозу против папства и получил деньги и содержание, равное тому, которое отец мог бы выделить ему из своего имущества.Констану посоветовали отправиться к шведскому королю[1567]
с тем, чтобы наверняка немедленно по приезде получить у него должность. Но Швеция находилась слишком далеко от притязаний Констана. Он предпочел поехать в Англию[1568]. Заметьте, что этот злонамеренный человек внушал такие подозрения отцу, что не смог добиться от него сопроводительных писем ни к королю[1569], ни к герцогу Букингемскому[1570], а получил только письма к некоторым друзьям, и то с разными оговорками.В Англии Констан представился ко двору, объяснив отсутствие у него сопроводительных писем опасностями дороги. Это было после событий в Ларошели[1571]
, когда английский король, желая решить вопрос о войне, призвал только герцога Букингемского, четырех лордов, господина де Сен-Бланкара[1572], уполномоченного герцога де Роана, и этого негодяя, назвавшегося представителем своего отца. Собрание решило объявить войну Франции и безотлагательно принять спешные меры. Поэтому постановили послать за Обинье. Сначала это было поручено шевалье Вернону[1573], но наш плут взял это на себя в качестве сына.По приезде в Женеву он изложил отцу порученное ему дело. На многократные вопросы, не побывал ли он в Париже, Констан со всяческими клятвами отвечал отрицательно, потому что не ездить в Париж было важнейшим условием сохранения мира между отцом и сыном, условием, соблюдать которое сын под присягой поклялся отцу, знавшему, что этот негодяй теряет голову в борделе. Потом Констан вынужден был рассказать о своем путешествии. Тут в какой-то незначительной подробности описания отец заподозрил неправду, после чего решил не ехать в Англию и отослал вестника обратно, дав любезный ответ, составленный в общих выражениях, но не открыв истинных причин отказа. Констан это почувствовал, посетовал на отца, но ничего не добился.
По дороге в Женеву он побывал в Париже и виделся ночью с господином де Шомбергом[1574]
, а на обратном пути ночью же – с тем же лицом и с королем, рассказав им все об английских делах в благодарность за оказанную ему при дворе столь незаслуженную честь. И вот за это отец порвал с сыном[1575].Стараясь оградить себя от гнусных поступков своего отпрыска, старик вознамерился сам отправиться в Англию и уже согласился было воспользоваться кораблем графа Карлейля; но в это время разразилась мантуанская война[1576]
: границы Франции, Италии и Германии кишели войсками, а Женеве не хватало хлеба, соли и других необходимых для жизни припасов, чтобы выдержать даже месячную осаду, причем враги это знали. Тогда Обинье, ненавидимый за то, что уже пять лет докучал жителям предостережениями, отверг всякую мысль о капитуляции и отказался от всех других помыслов, дабы найти в Женеве почетную смерть.ДОПОЛНЕНИЯ
ИЗ ЧЕРНОВЫХ РЕДАКЦИЙ «ПРИКЛЮЧЕНИЙ БАРОНА ДЕ ФЕНЕСТА»
[1577]ГЛАВА XVI
Хочу еще рассказать вам об остроумии Поршера[1578]
, которого король называл поэтом бойкого ума. Однажды, когда тот проезжал в карете госпожи Ла Варенн по Телячьей площади, случилось следующее: карета госпожи де Жон[1579] ехала со стороны университета, от советника Леграна[1580], карета же госпожи Бара, следовавшая от Парижских ворот, застряла между двумя другими; по сему случаю госпожа Ла Варенн попросила Поршера оказать ей две услуги: во-первых, написать элегию о происшедшем столкновении, а, во-вторых, поскольку он собрался ехать в Лион, заказать там для нее какой-нибудь новомодный гобелен. Поршер, который ехал в Лион, дабы присоединиться к герцогу Савойскому, и только о том и говорил, заказал ей просимый гобелен, который впоследствии украсил все четыре стены парадной залы [пробел]. Гобелен сей состоял из многих частей, но на каждой стене представлен был отдельный Триумф. Все эти Триумфы отнюдь не были Триумфами Петрарки. Первый назывался Триумфом Нечестивости, второй – Триумфом Невежества, третий – Триумфом Трусости, четвертый – Триумфом Нищеты. Итак, гобелен сей доставлен, его ждут в Париже, в галерее [пробел]. Надписи на нем сделаны в сокращенном виде. Цвета и оттенки весьма приятны для глаза, и его не пришлось бы скрывать от посторонних, кабы не Поршер, болтавший о нем направо и налево.ГЛАВА XVII