Врагами окружен со всех сторон,Я взоры закалил пролитой кровью;Держу пищаль поближе к изголовьюИ мига жду внезапных оборон.Приходится, прервав тревожный сон,Стрелять порою, не моргнув и бровью...Но в сем аду я нежной полн любовьюИ в грезах красотой заворожен.Прости же мне, богиня, что любовныйМой стих, неловкий часто и неровный,Пороховым окурен весь огнем.Мечты лелею в дымке битв я серой,И песни отзываются кремнем,Как сам поэт, бедой, пыжом и серой.
Ронсар! Ты щедрым был, ты столько дал другим,Ты одарил весь мир такою добротою,Весельем, нежностью, и мукой, и тоскою,И мы твою любовь, твою Кассандру[1610] чтим.Ее племянницу, любовью одержим,Хочу воспеть. Но мне ль соперничать с тобою?Лишь красоту могу сравнить одну с другою,Сравнить огонь с огнем и пепел мой с твоим.Конечно, я профан, увы, лишенный званьяИ доводов. Они полезны для писанья,Зато для нежных чувств они подчас не впрок.Восходу я служу[1611], а ты – вечерним зорям,Когда влюбленный Феб спешит обняться с моремИ повернуть свой лик не хочет на восток[1612].
Мила иному смерть нежданная в бою,От пули, от меча, кинжала иль картечи,Кончина славная среди кровавой сечи,Где та ж судьба грозит оставшимся в строю.Мила другому смерть в постели, не таю,И суетня врачей, потом – над гробом речи,И вопли плакальщиц, и факелы, и свечи,И склеп на кладбище, и уголок в раю...Но не прельстит меня нимало смерть солдата:Ведь в наши времена его ничтожна плата.В кровати смерть скучна, она – удел ханжей.Хочу я умереть в объятиях Дианы,Чтоб в сердце у нее, от горя бездыханной,Воспоминания воздвигли мавзолей.
Я видел раз, как умирал солдат;Тоскующими он глядел глазами,Боролся он и скрежетал зубами;Глубоко грудь пронзил ему булат.Он прижимал от крови красный платК своей груди дрожащими руками,Просил добить его; но был войскамиНи мертвым, ни живым оставлен брат.Так ранен я смертельно и глубоко;Участья ж нет в красавице жестокой;Как мы к нему, она ко мне точь-в-точь.Ни оживить того, кто так страдает,Ни бедного прикончить не желает,Чтоб смертью обреченному помочь.