Приключения барона де Фенеста. Жизнь, рассказанная его детям

Фенест. Ага, вот оно как! Стало быть, усы нужны не только для того, чтобы прослыть модным кавалером, они еще и от побоев избавляют!

Божё. Дабы покончить с описанием, мне остается лишь сказать вам, что мостовая, по которой катятся колеса последней повозки, усыпана гербовыми щитами, голубыми лентами, горностаевыми мантиями, драгоценными каменьями и даже цветами лилий[916] с перевязью; триумфальная колесница Нищеты все это давит и разрывает в клочья, а остатки попадают под колеса следующих за нею повозок; зрелище этого разорения способно вызвать слезы радости или, напротив, печали у созерцающих его. И вся эта аллегория, изображенная на гобеленах, сулит предателям, убийцам, трусам и бездельникам троны, губернаторства, почести и богатства, тогда как людям достойным, мудрым, отважным и великодушным только и остается, что сгинуть навек из-за собственной своей порядочности.

Эне. Итак, господин барон, вот вам подробнейшее описание сих разнообразных гобеленов; среди кого вам желательно было бы показаться?

Фенест. Башка святого Арно! Само собой, я бы хотел идти в рядах триумфаторов и прослыть победителем!

Эне. Всего лишь прослыть? А я так желал бы и в самом деле быть им.

Прощай же, читатель, до той поры,
пока не соберется довольно рассказов,
которые составят пятую книгу[917]
приключений барона Фенеста!

Конец

ЖИЗНЬ, РАССКАЗАННАЯ ЕГО ДЕТЯМ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Констану[918], Марии[919] и Луизе[920] д’Обинье

Дети мои, из древней истории, богатой жизнеописаниями императоров и прочих великих людей, вам есть что почерпнуть, коли потребны будут примеры и сведения о том, как должно противостоять нападкам врагов и строптивых подданных; из истории этой узнаете вы, как отражали они натиск равных себе и возмущение низших; однако же она не научит вас сносить гнет вышестоящих; это третье умение требует куда большей хитрости, нежели первые два; вам же скорее представится нужда в подражании обычным людям, но не знатным господам, ибо в той борьбе, что ведете вы против себе подобных, следует остерегаться лишь их ловкости, каковою ловкостью обделены властители мира сего, отчего и гибнут под тяжестью собственного своего величия.

Генрих Великий[921] не любил, когда приближенные его слишком увлекались жизнеописанием Цезарей; сочтя, что Нёви[922] чрезмерно зачитывается Тацитом[923], и опасаясь, как бы отвага его от такого чтения не возросла сверх обычного, король строго наказал ему искать себе примеров в жизни равных себе.

Точно так же поступлю и я, удовлетворяя разумное ваше любопытство: вот вам рассказ о моей жизни, написанный любящим отцом, который не счел здесь нужным скрывать то, что во «Всеобщей истории»[924] явилось бы свидетельством дурного вкуса; итак, не желая краснеть перед вами ни за славу мою, ни за ошибки, я поведаю вам и о той, и о других столь бесхитростно, словно все еще держу вас маленькими у себя на коленях. Я бы желал, чтобы мои славные и благородные дела подвигли вас на благородное соперничество с отцом, разве что рассказ о моих ошибках, в коих признаюсь открыто и без ложного стыда, увлечет вас сильнее, ибо из него сможете вы извлечь наибольшую для себя пользу. Узнав же об оных, судите меня, но при этом помните, что счастье и удача не от нас зависят – они в руках Всевышнего. И еще приказываю вам снять с сей книги не более двух копий, кои завещаю свято хранить, отнюдь не вынося ни одной из них за пределы нашего дома. А ежели вы нарушите сей приказ, ослушание ваше будет наказано завистливыми вашими недругами, которые поднимут на смех божественные начала в моей исповеди и заставят вас горько раскаяться в вашем легкомысленном тщеславии.

[ТЕКСТ]

<1552> Теодор Агриппа д’Обинье, сын Жана д’Обинье[925], владельца замка Бри в Сентонже[926], и девицы Катерины, урожденной де л’Этан[927], родился в поместье Сен-Мори, близ Понса[928], в 1551 году[929], 8 февраля. Мать его умерла при родах, столь тяжелых, что врачи предложили выбрать между смертью матери и смертью ребенка. Назван он был Агриппой, от aegre partus[930], и воспитывался в детстве вне родительского дома[931], ибо Анна де Лимюр[932], мачеха его, была недовольна чрезмерными расходами, связанными с изысканным воспитанием, которое давал мальчику отец.

<1556> Как только сыну минуло четыре года, отец привез ему из Парижа наставника, Жана Коттена[933], человека бесчувственного и безжалостного, впоследствии преподававшего Агриппе одновременно грамоту латинскую, греческую и древнееврейскую. Этой системе следовал и Пережен[934], второй наставник его. Шести лет от роду ребенок читал на четырех языках. Затем к нему приставили Жана Мореля[935], парижанина, человека довольно известного; этот обходился с ним мягче.