Приключения барона де Фенеста. Жизнь, рассказанная его детям

Герцогиня Феррарская[949] приняла беглецов с обычным для нее радушием, в особенности маленького Обинье; три дня сряду она сажала его рядом с собой, чтобы слушать его юные речи о презрении к смерти. Затем она приказала повезти их со всеми удобствами в Гиень, где они прожили месяц у королевского прокурора Шазре[950]. Но Лафайет[951] осадил этот город. Им пришлось сесть на корабли и плыть к Орлеану, спасаясь под огнем аркебуз, который открыли по ним местные жители при проезде мимо Буте[952].

Прибыв в город, Бероальд, по милости господина д’Обинье, служившего в городе под начальством господина де Сен-Сира[953], получил удобное помещение сначала в доме президента Л’Этуаля; там Обинье первый захворал заразной болезнью, от которой умерло тридцать тысяч человек[954]. На глазах Обинье в его комнате умер его врач и еще четыре человека, среди них госпожа Бероальд. Его слуга по имени Эшалар, умерший впоследствии пастором в Бретани, был при нем безотлучно и, не заразившись, служил ему до выздоровления, с псалмом на устах вместо предохранительных средств.

Приехав в Гиень, дабы восстановить свои силы, господин д’Обинье нашел своего сына выздоровевшим, но слегка избаловавшимся, ибо трудно Paris artes colere, inter Maitis incendia[955].

Однажды через своего казначея он послал мальчишке одежду из грубой ткани с приказанием повести его по лавкам, чтобы он выбрал себе какое-нибудь ремесло, раз он отказывается от грамоты и от чести. Наш школьник принял так близко к сердцу этот суровый приговор, что заболел горячкой и едва не умер; выздоровев, он стал на колени перед отцом и произнес речь, пламенные слова которой исторгли у слушателей слезы; примирение было отмечено денежным вознаграждением, чрезмерно щедрым для его положения.

<1563> В конце года, когда город был осажден, и Бероальд проживал в Покоях королевы[956] в монастыре Святого Аньяна, солдаты отца развращали сына и даже водили его в притоны; случилось, что именно тогда был убит господин де Дюра[957]. Однажды отец повел его к господину д’Ашону, который, как и коннетабль[958], попал в руки господина д’Обинье, взявшего их в плен в сражении при Дрё[959]; д’Ашон, помещенный в новой башне с двумя кулевринами у входа в его комнату, был очень удивлен, когда его бывший маленький пленник упрекнул его в бесчеловечности, однако не оскорбляя его; тем, кто хотел принудить Обинье к ругательствам, мальчик ответил, что не может insultare afflicto[960].

В те дни четырнадцать военачальников поклялись отвоевать Турель[961], но только шестеро из них сдержали клятву и атаковали неприятельские укрепления. При этом господин д’Обинье-отец получил удар копьем под кирасу. Когда рана была почти залечена, ему поручили вести мирные переговоры; с этой целью он прибыл на корабле в Пуль-Бланш-дю-Портеро[962], где пребывала королева[963]; четвертым от своей партии он вошел в лиловую беседку Иль-о-Беф[964], где был заключен мир[965].

За эти переговоры и другие оказанные им услуги он был назначен докладчиком в королевском совете, исполняющим должность начальника управления по делам гугенотов. После смерти его преемником в этой должности назначен был господин де Кавань[966]. По заключении мира он удалился от дел, простился с сыном, напомнил ему слова, произнесенные в Амбуазе, завещал ему твердо держаться своей веры, любить науки, быть настоящим другом и, против своего обыкновения, поцеловал его. Заболев в Амбуазе от нагноения ран, он там и скончался, не сожалея ни о каких мирских делах, разве лишь о том, что возраст не позволяет сыну наследовать ему в его должности; он сказал об этом, держа в руке грамоту о своем назначении, которую потом отослал принцу Конде с просьбой не давать этой должности человеку, не способному умереть за Бога. Случилось так, что через шесть или семь дней после его смерти два человека из его свиты вернулись в Орлеан, чтобы произвести перепись оружия и других вещей, оставленных им в этом городе. У крыльца встретили они Обинье. При одном их появлении предчувствие смерти отца поразило сына в самое сердце. Он спрятался, чтобы посмотреть, как они будут себя держать, ведя своих лошадей в конюшню; он настолько утвердился в своем предчувствии, что в течение трех месяцев прятался, чтобы плакать, и, несмотря на уговоры окружающих, носил только траурные одежды.