Приключения Бэзила Скуридайна

В момент, когда вожак, оттолкнувшись от земли задними лапами, прыгнул на Василия, тот выхваченным из-за спины мачете, нанес ему удар прямо в середину широкой лобастой головы. Голова собаки развалилась как арбуз пополам и ее туша мешком свалилась к его ногам. Но расслабляться было нельзя. Следом за вожаком, хрипло лая, на Василия выскочила рыжая сука. Ее Скурыдин рассек надвое. Вскоре перед ним образовалась небольшая горка из туш собак. Некоторые из них были живы, и, таща за собой выпущенные из брюха внутренности, повизгивая, ползли к нему, пытаясь укусить за ноги. В воздухе отвратительно запахло псиной и свежей кровью. Остальные псы прервали свой бег, и остервенело лая, расположились полукругом, не решаясь кинуться на него. Смахнув ладонью со лба пот, Скурыдин, посмотрел вверх. Солнце стояло в зените. Время выиграно. Матео и его семья спасены! Но, что делать дальше?

Пятясь, он стал отступать от места схватки. Собаки двинулись за ним. Внезапно на тропе показались скачущие на него всадники. Один из них, осадил коня ярдах в двух от Василия и махнул чем-то над головой. Лассо, просвистев в воздухе, опустилось на его голову. Грубая кожаная петля сдавила горло юноши. Скурыдин попытался мачете разрубить ее конец, тянущийся к наезднику, но силы оставили его и он, выронив клинок, потерял сознание. На самом деле Скурыдин просто не помнил, что с ним происходило дальше. Подчиненный воле всадника, судорожно вцепившись в кожаную веревку обеими руками, чтобы не дать ей окончательно задушить его, падая и вставая, он бежал за его конем под лай собак, свист и улюканье верховых.

В сознание Василий пришел только тогда, когда ранчеро достигли центральной площади Сан-Жуана и, связав ему руки, освободили от удавки. Внезапно он понял, что находится на какой-то пыльной площади, под единственным, кривым, почти засохшим деревом, в центре ее, среди испанцев, оживленно жестикулирующих и что-то громко обсуждающих. Площадь окружали глинобитные хижины, среди которых белокаменной кладкой выделялись церковь и дом напротив.

Ранчеро обсуждали дальнейшую судьбу своего пленника. Впрочем, казалось, решать было нечего. За смерть Риккардо, ранение Лоренцо, жизнь которого тоже была в опасности, существовало только одно наказание — смерть! Вопрос состоял только в том, где и когда этот приговор привести в исполнение.

— Повесить эту лютеранскую собаку немедленно! — предлагал своим друзьям-ранчеро, брызжа слюной Октавио. — Сгоните этих индейских ублюдков на площадь, пусть увидят, что ожидает каждого кто против нашего короля и королевы! Хуго, пошли своих слуг с собачками к каждой хижине, чтобы они вылетали оттуда как ошпаренные!

— Правильно Октавио! За Лоренцо и Риккардо эта тварь заслужила смерти! — поддержали его ранчеро.

Трое из них и Хуго, взяли на себя обязанность согнать индейцев на площадь. Направив лошадей к хижинам, они ретиво принялись за исполнение своих намерений. За ними устремились слуги Хуго с собаками. Вскоре со стороны деревни послышались крики и плач селян, ругань испанцев, показались первые индейцы бегущие на площадь.

Оставшийся на площади вместе с Лоренцо ранчеро по имени Мартин, выпросил у него веревку, чтобы не тратить свою и, подъехав к дереву, сидя в седле, принялся деловито привязывать ее к уродливому голому безлистному ответвлению, отходящему от основного ствола на высоте восьми-девяти футов. Лоренцо довольный наблюдал за ним со стороны: «Хорошо, что не надо возиться с виселицей! Догадливый парень Мартин, только жадный. Свою веревку пожалел!»

Вскоре площадь была заполнена народом. Подъехали и собиравшие индейцев ранчеро.

— Ну, что начнем? — спросил их Октавио.

— Конечно! Чего церемониться! — ответили ранчеро. Кроме жажды мести, желание быстрее расправиться с врагом и разъехаться подстегивали их урчащие пустые желудки.

— Тогда посадите его на коня! — потребовал Лоренцо.

Схватив Василия, ранчеро посадили его на запасную гнедую кобылу. Скурыдин не сопротивлялся, когда один из них, подъехав, затянул у него на шее петлю толстой веревки. «Вот и все! — понял Василий. — Сейчас кто-то из них подстегнет лошадку, скакнет перед глазами небо и наступит конец!». Он был совершенно спокоен, потому что готовился к такому концу с момента гибели «Толстушки». Василий обвел глазами площадь, спеша насытиться миром, который он больше никогда не увидит. На него скорбно смотрели сотни пар юных, зрелых, старческих глаз — наполненных грустью, жалостью и восхищением его мужеством. От их взглядов юноше как-то стало легче.

Мартин ждал команды Октавио, чтобы хлестнуть плеткой лошадь, на которой сидел приговоренный к смерти англичанин. А тот медлил. Он силился сказать перед этим речь, но ни как не мог найти нужных слов.

На площади долго стояла мертвая тишина, пока Октавио наконец произнес: