За ней пришли первой, когда я был у себя на работе. Она не строила иллюзий и знала о нечеловеческих пытках, через которые проходят осужденные в застенках инквизиции. Увидев солдат пришедших ее арестовывать, она бросилась к пруду в нашем саду, чтобы утонуть в нем. Смелая женщина! Унижениям и пыткам она предпочла смерть! А чуть позже взяли меня. В святой палате мне предъявили обвинение в тайном иудаизме. Кто-то, не выдержав пыток, по указке отца-инквизитора, оговорил нас!
— Это я виноват Гвиомар, я во всем виноват! — запричитал Хайме и заплакал.
«Все вы так! — подумал довольный слезами Каэтану отец Эстебан. — Нечего было совать свой нос туда, куда не надо было!» — и приник к смотровому окошечку, чтобы насладиться зрелищем поверженного горем врага.
— Ты знаешь Бэзил! — вдруг, произнес Хайме, лохмотьями рукава рубашки вытирая слезы. — Я, много здесь передумал о том, почему все так случилось и понял: это наказание мне от него, — он показал худым пальцем в потолок камеры, — за то, что мои предки, и я, изменили своей религии. Спасибо инквизиторам, наставили на путь истинный! — то ли с иронией, то ли всерьез сказал он. — Я жил христианином, а умру иудеем!
«Какой гордый! — с иронией подумал доктор Эстебан. — Посмотрим, каким ты будешь по дороге на кемадеро!». Он встал со скамейки и потихоньку спустился вниз, неуверенно ступая по ступенькам затекшими от долгого сидения ногами. Приближалось время обеда.
Высказавшись в этот день, осужденные не стали более общительными в последующие. Хайме Каэтану молился или неслышно всхлипывал по невинно загубленной любимой им Гвиомар, а англичанин целыми днями неподвижно лежал, уставившись застывшим взглядом в потолок. Отец Эстебан, махнув рукой на идею отца Агилара, перестал посещать секретную комнату, тем более в камеру с еретиками стали постоянно наведываться монахи-доминиканцы. Они, должны были склонить неисправимых грешников к покаянию.
Поскольку монахи не знали английского языка, Василий в беседах с ними не участвовал. А доктор Эстебан Крус, знавший английский, до бесед с узником, оскорбившим его, не опускался. Однажды, Хайме сообщил ему, что их конец близок. Об этом известил его один из проповедников-доминиканцев. Он сказал, что аутодафе состоится за неделю до христианской пасхи, которая будет в этом году 29 апреля. Этот день, совпадающий с еврейской пасхой, выбрал для аутодафе сам генерал-инквизитор Мексики доктор Морейя де Контрерас, в назидание всем тайным иудеям!
— А как же я! — шутливо возмутился Василий, попросив Хайме перевести свой вопрос монаху-доминиканцу. — Ведь я не еврей!
— Там, на небесах, Господь разберется еврей ты или нет, сын мой! — сурово ответил ему через переводчика монах.
Дни пролетали как птицы. Василий не боялся смерти, но переживал, за то, что сестра Ксения и друг Андрей никогда не узнают о том, что с ним случилось. Несчастная Джейн будет всю жизнь ждать его! Безвестность пугала его больше смерти. Пропал без вести! Словно никогда и не жил! Он без конца искал выход из создавшегося положения, но кроме надписи выцарапанной оловянной ложкой на стене глаголицей: «Здесь был боярский сын Вас. Скурыдин», ничего умного придумать не смог. Вот если бы он встретился с Раулем Гильярдо, то тот бы сделал все возможное, чтобы передать Джейн его последние слова. Но где он? Наверное, Рауль давно отпущен на волю. Ведь инквизиторов устроил его ответ, о непричастности испанца к связям с англичанами!
Думая так, Василий не мог знать, что Рауль Гильярдо, по-прежнему находится в монастыре. Его приговорили к огромному штрафу, который он уже оплатил, подписав в присутствии нотариуса бумаги на переход прав собственности на все его имущество инквизиции. Этому предшествовали долгие неприятные разговоры с доктором Крусом.
— За что я должен платить штраф! В чем вы обвиняете меня! Я честный католик! — возмущался Рауль.
— Каждый человек грешен с появления на свет ибо бывает зачат во грехе! — спокойно отвечал ему ученый инквизитор. — Будь уверен, мы найдем, в чем заключается твоя ересь, но тогда тебе не избежать более сурового наказания! Некоторые, упорствуя, попали на галеры или были обращены в пепел! Подумай, стоит ли имущество, нажитое тобой, собственной жизни.
Святой отец открыто шантажировал его. И это были не пустые слова. От сокамерников, Гильярдо уже знал, что доктор Крус напрасно слов на ветер не бросает.
— Я же останусь нищим, если отдам все! — пытался жалостью к себе, снизить размер штрафа Гильярдо.
— Бог даст, заработаешь еще! — оставался неумолимым инквизитор.
В конце концов, он сломал его. Гильярдо надеялся, что его отпустят сразу после отъезда нотариуса, но этого не случилось. Ему передали слова инквизитора о том, что свободу он получит только после зачтения приговора на аутодафе.