Приключения бригадира Этьена Жерара

— О, это богатый язык! — ответил атаман, — но он менее богат рифмами, чем немецкий и английский. Потому-то все наши лучшие произведения написаны белыми стихами. Белый стих — это великолепная форма. В нее можно вложить всякое содержание и для творчества открывается полный простор. Но что я вам толкую? Вы, гусар, по всей вероятности, мало интересуетесь подобными вопросами.

Я хотел ответить, что гусар нисколько не глупее партизан, и если партизаны могут сочинять стихи, то почему бы их не сочинять гусарам, но Эль-Кучилло прекратил разговор и снова углубился в свои недоконченные стихи. Помолчав некоторое время, он написал что-то, а потом бросил перо издал радостное восклицание и с пафосом продекламировал написанные им стихи. Державшие меня разбойники разразились одобрительными восклицаниями. Широкое лицо Эль-Кучилло покрылось румянцем, словно у молодой девушки, которая в первый раз в жизни услышала комплимент.

— Мы проводим длинные вечера, распевая баллады собственного сочинения, — пояснил он мне. — У меня есть стихотворное дарование, и я надеюсь, что когда-либо мой сборник будет отпечатан в типографии Мадрида. Однако, вернемся к делу. Позвольте узнать, как вас зовут?

— Этьен Жерар.

— Ваш чин?

— Полковник.

— Войсковая часть?

— Третий гусарский Конфланский полк.

— Вы молоды для такого чина.

— Я ему обязан многими опасными приключениями.

— О! мне тем более жалко вас, — сказал Эль-Кучилло, глуповато улыбаясь.

Я ничего не ответил на эти слова, а Эль-Кучилло начал перелистывать большую черную книгу, лежавшую перед ним, и сказал:

— Если не ошибаюсь, у нас в руках были лица из вашей части. Мы ведем реестры нашей деятельности… Ну, так и есть. Вот тут, под рубрикой двадцать четвертого июня… Скажите, у вас был молодой офицер по имени Субирон, эта кий высокий, тонкий юноша со светлыми волосами?

— Да, такой офицер у меня есть.

— Двадцать четвертого июня мы его похоронили.

— Бедный мальчик! — воскликнул я, — а как он умер?

— Мы его похоронили.

— Я понимаю, но отчего он умер?

— Вы не так меня поняли, полковник. Он умер потому, что мы его похоронили. До этого он был жив и здоров.

— Вы похоронили его живым?

Разбойник утвердительно кивнул головой.

Первый момент я стоял точно пораженный громом, не будучи в состоянии двигаться, но затем я бросился на Эль-Кучилло. Разумеется, я прикончил бы его, если бы мне не помешали стоявшие рядом со мной три негодяя. Они оттащили меня от своего атамана, повалили на пол и крепко связали веревками по рукам и ногам.

— Подлая собака! — закричал я атаману, — если бы ты попался когда-нибудь под мою саблю, я бы тебя проучил.

Я вам скажу, друзья, что умею при случае ругаться. Сделав четырнадцать кампаний, не мудрено выучиться разным словам, и всеми этими словами я ругал разбойника. Но он не обращал на мою ругань никакого внимания. Спокойно сидя за столом, постукивая себя по лбу ручкой пера и поглядывая в потолок, он, очевидно, выдумывал новые стихи.

— Гороховый шут! — воскликнул я, — сидит тут и пишет свои дурацкие стихи. Впрочем, вам, вероятно, уже недолго придется ломать себе голову над своими глупыми рифмами.

Когда я произнес эти слова, он мигом вскочил со стула. О, если бы вы могли видеть его в эту минуту! Это отвратительное чудовище, торговавшее убийством и пыткой так же, как лавочник торгует орехами, оказалось уязвимым. У него было свое больное место. Он побледнел и весь задрожал от душившего его бешенства.

— Очень хорошо, полковник, — воскликнул он, задыхаясь, — вы сказали, что я пишу плохие стихи — и с меня этого довольно. У вас, по вашим словам, была замечательная карьера. Я теперь позабочусь о том, чтобы эта карьера имела не менее замечательный конец. Полковник третьего гусарского полка, Этьен Жерар, умрет так, как никто не умирал.

— Это — ваше дело, — ответил я, — но я прошу об одном. Не пишите пожалуйста по поводу моей смерти стихов…

Эль-Кучилло еще больше взбесился, но ничего не ответил и приказал разбойникам вывести меня из пещеры.

Когда меня вытащили из пещеры, было уже совсем темно. На небе виднелся месяц, ярко освещавший землю. Разбойники собрали кучу сухих хвойных сучьев и развели большой костер. Огонь они развели не для того, разумеется, чтобы греться, потому что ночь была и без того теплая. Над огнем висел огромный медный котел, а в желтом свете костра были хорошо видны рожи лежавших и сидевших кругом разбойников. Очевидно, они готовили себе ужин.

Разбойники положили меня под дерево а сами отошли шага на два. Я не знал, как мне выпутаться из этого дела. В течение всей моей жизни я бывал в таком отчаянном положении не более десяти раз, но все же, в конце концов, находил выход. И на этот раз я старался ободрить себя.

— Будь мужествен! Будь мужествен, мой храбрый мальчик! Тебя сделали полковником в двадцать восемь лет не потому только, что ты хорошо танцуешь котильон. Ты — избранный человек, Этьен, ты участвовал в двухстах битвах и остался цел. Останешься ты цел и теперь.

Оглядываясь по сторонам, я стал напряженно думать о том, как бы мне спастись. Вдруг ужас сковал все мои члены.