Приключения бригадира Этьена Жерара

Мой партнер, которого звали Крауфордом, сел на лошадь и повесив голову, поплелся под арест. Я не мог вынести этого. Подойдя к английскому генералу, я стал умолять его пощадить моего друга. Я сказал ему, что полковник Этьен Жерар может засвидетельствовать, что Крауфорд — храбрый и безукоризненный офицер. О, друзья, мое красноречие могло бы смягчить самое жесткое сердце. Я сам даже заплакал от своих слов, но этот каменный человек оставался невозмутимым.

— Отведите пленника в арьергард, — приказал лорд Веллингтон.

Драгуны сомкнулись вокруг меня, а я… Я прямо безумствовал, думая о том, что игра была в моих руках и что через минуту я мог бы стать свободным человеком. Я протянул карты генералу и воскликнул:

— Но поглядите, милорд! Я играл на свою свободу и выиграл. Разве вы не видите, что я держу короля?

Худощавое лицо Веллингтона впервые смягчилось в слабую улыбку.

— Вы ошибаетесь, — ответил он, садясь на лошадь, — выиграл я. Разве вы не видите, что не вы короля держите, а мой король держит вас в своих руках.

VI. ЖЕРАР В ПЛЕНУ У АНГЛИЧАН. НАПРАСНОЕ БЕГСТВО ИЗ ТЮРЬМЫ

Несомненно, Мюрат — прекраснейший кавалерийский офицер, но он был чересчур хвастлив, а хвастовство портит хороших солдат. Ласалль был также доблестный и блестящий военачальник, но он погубил себя вином и женщинами. Другое дело — я Этьен Жерар; хвастовства во мне нет ни капли, и, кроме того, я замечательно воздержан во всех отношениях. Если бы не моя скромность, то я сказал бы, что был наиболее ценным офицером во всей легкой кавалерии Наполеона. Правда, я дослужился только до бригадирского чина, но это ничего не значит. Большую карьеру в армии делали только те, кто был с Наполеоном во время его самых ранних кампаний. Из новых у нас были только Ласалль, Лабо и Друэ. Все остальные генералы участвовали еще в египетском походе. Новых император не производил в генералы и маршалы. Вот почему, несмотря на все мои блестящие качества, я дослужился всего навсего до бригады. Кроме того, я получил совсем особую почетную медаль, которую храню дома, в кожаном футлярчике.

Да, друзья мои, бригадира Жерара знали не только французские солдаты, по и англичане. Я уже рассказал вам. как англичане взяли меня в плен. После этого они отправили меня в Опорто, окружив бдительной стражей. Они знали, какой страшный противник попал к ним в руки, и глядели в оба. О, эти англичане — хитрый народ!

10 августа меня посадили на пароход и повезли в Англию. Путешествие это длилось около месяца, а затем нас, французских пленных, отвезли во «французскую гостиницу со столом и полным пансионом». Так называли мы тюрьму, специально для нас выстроенную в Дартмуре. Само собой понятно, что все мы были храбрецами и потому продолжали шутить и острить, несмотря на наше незавидное положение.

В Дартмур отправляли только тех офицеров, которые отказывались дать честное слово в том, что не убегут. Вы, может быть, спросите меня, ничему я не дал честного слова и не воспользовался теми же удобствами жизни в Лондоне, которыми пользовались мои собратья — офицеры? Я этого не сделал по следующим причинам.

Во-первых, я был убежден, что мне удастся бежать, во-вторых, семейство, из которого я происходил, было уважаемым, но далеко не богатым. Я был горд и вовсе не желал играть жалкую роль в буржуазном обществе какого-нибудь английского города. У меня не было средств на подарки дамам, которые, увидав меня, несомненно, влюбились бы в меня без памяти.

Имея в виду все это, я решил себя похоронить в ужасной Дартмурской тюрьме.

Дартмур был необыкновенным поселком. Представьте себе большую, безотрадную пустыню, посреди которой построена тюрьма на семь или восемь тысяч пленных.

Вокруг тюрьмы шла двойная стена и глубокий ров. Всюду виднелись сторожа и английские солдаты. Но, чорт возьми, человек, и тем более воин, не кролик, которого можно запереть в клетушке. Несмотря на все предосторожности, пленные убегали. Иногда исчезало два человека, иногда десять, а иногда и все двадцать. В этих случаях сейчас же раздавался выстрел из тюремной пушки, и партия англичан отправлялась на розыски. Мы же, пленные, хохотали, танцовали и кричали: «да здравствует Франция!». Продолжалось это до тех пор, пока взбешенные тюремщики не наводили на нас ружей и не начинали нам грозить.

Иногда мы устраивали маленькие бунты. Тогда из Плимута приходила пехота и артиллерия. Увидав солдат, мы снова начинали во весь дух кричать: «да здравствует Франция!», словно рассчитывали, что нас услышат в Париже. Словом, мы весело жили в Дартмуре и не позволяли скучать нашим сторожам.