Приключения бригадира Этьена Жерара

— Да как же мне не огорчаться, — заговорила она по-французски (при чем очаровательно картавила), — мой бедный земляк попал к вам в плен.

— Таков уж военный удел! — ответил я, — сегодня его очередь, а завтра может быть моя.

— Но подумайте, мосье… — начала она.

— Не мосье, а Этьен.

— О, мосье!

— Этьен, — снова поправил я.

Ее хорошенькое личико загорелось румянцем.

— Ну, пускай будет по-вашему. Этьен, так Этьен. Вы возьмете этого молодого офицера к себе в армию, а там у вас все погибают от голода и мороза. Если вам самим приходится так плохо, то что же придется испытать пленному? Послушайте, Этьен, у вас доброе лицо. Умоляю вас, отпустите его на свободу.

Она положила на мой рукав хорошенькую ручку. Ее черные глаза умоляли меня о пощаде. Я решил исполнить ее просьбу, но взамен этого потребовать от нее услугу.

И я приказал привести пленника.

— Капитан Бараков! — сказал я — эта молодая девушка просила меня, чтобы я вас освободил. Мне хочется исполнить ее просьбу. Но я освобождаю вас на том условии, чтобы вы дали мне слово остаться в этом доме не менее двадцати четырех часов. Вы дадите также слово никому за все время не сообщать о наших движениях.

— Я согласен и даю требуемое слово, — ответил капитан Бараков.

— Хорошо, я верю вам. Можете итти. Вместо меня отблагодарите первого французского офицера, который попадет к вам в руки.

Когда Бараков ушел, я вынул из кармана заветную бумажку и сказал:

— Услуга за услугу, Софья. Я отпустил этого офицера, а вы мне в виде уплаты должны дать урок русского языка.

— От всего сердца готова служить вам, — отвечала она.

— Начнем вот с этого, — сказал я, положив перед ней бумажку, отнятую у Баракова, — скажите, что тут написано?

Она удивленно взглянула на клочок бумаги, отнятый у Баракова, а затем ответила:

— Это значит вот что: «Если французы придут в Минск, мы погибли».

Но затем ее хорошенькое личико приняло отчаянное выражение. Всплеснув руками, она воскликнула:

— Что я наделала? Я предала свое отечество. О, Этьен, Этьен, я не имела права сообщать вам этого! О, вы коварный, лукавый человек, заставили меня глупую, неопытную девушку, предать отечество.

Я уговаривал бедную Софью утешиться тем, что ее заставил проговориться такой опытный и умный солдат, как Этьен Жерар, но разговаривать с ней долго мне было некогда. Я отдал приказ, трубач протрубил сбор, и через десять минут русское село было далеко позади нас. Мы быстро мчались вперед, к Минску, и, когда солнце уже склонилось к западу, проникли в город и помчались по главной улице.

Построив кавалерию на площади, я соскочил с лошади и в сопровождении двух сержантов, Удена и Папильета, влетел в здание городской управы…

О, друзья мои! Могу ли я забыть, как нас встретили в Минске? Прямо против нас стояли построенные в три ряда русские гренадеры. При нашем входе они подняли мушкеты и прицелились… Раздался оглушительный залп. Я остался цел. Одна пуля сшибла у меня кивер, а две застряли в доломане. Вся площадь кишела русскими войсками, отовсюду скакали казаки и драгуны. Из окон домов слышались оглушительные залпы. В какую-нибудь минуту половина моих солдат была перебита.

— Следуйте за мной! — скомандовал я своим, вспрыгивая на Виолетту.

Но в эту минуту на меня набросился русский драгунский офицер. Этот великан обхватил меня, и оба мы упали на землю. Он сперва хотел зарубить меня саблей, но потом переменил намерение и, схватив за ворот, стал колотить мою голову о камни мостовой. Я потерял сознание.

Таким-то образом я попал в плен к русским.

Придя в себя, я горько пожалел о том, что остался жив. Вся площадь была усеяна убитыми и ранеными товарищами, а толпы русских ходили, радуясь и ликуя. Несколько солдат остались в живых и были взяты в плен. Я догадался, что русские каким-то образом узнали о нашем подготовлении к набегу на Минск и приготовились к нашему посещению.

Я взглянул на остатки своего эскадрона, на убитых и раненых, подумал об армии, которая находилась в таком ужасном положении и ожидала, что мы привезем ей хлеба. Мне стало грустно, и слезы градом покатились из моих глаз.

Да и моя собственная участь была весьма печальна. Я был уверен, что меня сошлют в Сибирь, но не это огорчало меня, друзья мои. Верьте, что Этьен Жерар горевал не о себе, а о своих умиравших от голода товарищах.

— Поглядите-ка на этого французского офицера! — насмешливо произнес русский драгун, который стащил меня с седла, — он плачет! Я думал, что маленький корсиканец привел с собой взрослых людей, а не плаксивых ребят.

— Если бы мы были с вами один-на-один, я бы вам, дураку, показал, кто из нас взрослый человек! — сердито ответил я.

Офицер вместо ответа дал мне пощечину. Я схватил его за горло, но на меня накинулись солдаты и оттащили от драгуна. Он, пользуясь этим моментом, еще раз ударил меня по лицу.

— Подлая собака! — закричал я, — ты не смеешь так оскорблять французского офицера.

— Мы вас не приглашали в Россию, — ответил он. — Если вы явились незваные, то будьте довольны тем приемом, который вам оказывают.