Приключения Джона Девиса

– Но вы, милорд, говорите только о внешних различиях, а не о сходстве, которое можно найти между вашими душами и талантами.

– Да скажите же, ради бога, Джон, что между нами общего?

– Вы не рассердитесь?

– Нисколько.

– Вечная скрытность Руссо, неверие в дружбу и людей, неуважение к внутреннему самосознанию и предрасположенность отдавать свои поступки на суд публики – все это есть и в вас. Руссо написал свою «Исповедь» сродни памятнику самому себе, он предъявил ее обществу на пьедестале своей гордости, а вы читали мне две главы «Чайльд-Гарольда», которые очень похожи на незавершенный бюст автора «Часов досуга» и сатиры на английских поэтов и шотландских критиков.

Лорд Байрон задумался.

– Надо признаться, – сказал он, наконец, – что вы ближе всех остальных моих судей подошли к истине, и в этом случае она лестна для меня. Руссо был великим человеком, и я очень благодарен вам, мистер Джон. Отчего вы не пишете в журналы? По крайней мере хоть один человек судил бы обо мне правдиво.

Этот разговор, для меня чрезвычайно интересный, происходил в прекраснейших местах, среди островов, разбросанных, как корзины цветов, по морю, в котором родилась Афродита. Ветер был неприятный, однако через несколько дней мы миновали благоухающий остров Хиос и обогнули Митилену, древний Лесбос. Наконец, через неделю после того, как вышли из Смирны, мы увидели Троаду и Бенедос, ее форпост, и перед нами открылся пролив Дарданеллы. Мы любовались великолепным зрелищем, которое разворачивалось перед нашими глазами, как вдруг пушечный выстрел из форта вывел нас из созерцания. С турецкого фрегата окликнули нас, и два баркаса с несколькими солдатами и офицером приближались к нам, чтобы узнать, не русский ли это корабль, идущий под английским флагом. Мы предъявили свои бумаги, однако же нам велели ждать при входе в пролив указа Блистательной Порты с позволением следовать к заветному городу. Мы вынуждены были послушаться; только двое радовались такой задержке – лорд Байрон и я. Он попросил позволения сойти на берег, а я – командовать баркасом, который доставит его на берег; капитан охотно согласился, и мы собрались осмотреть на другой день места, где была Троя.

Ступив в барку, лорд Байрон тотчас стал просить меня как можно больше распустить парус; я заметил, что в этом море течение из-за пролива довольно сильное и потому нас легко может опрокинуть. Он спросил, неужели я не умею плавать. Мне пришло в голову, что он сомневается в моем мужестве, и потому я предложил ему снять на всякий случай верхнее платье и выставил на ветер парус до последнего дюйма. Вопреки моим ожиданиям и благодаря искусству рулевого, наше маленькое судно, качаясь и кувыркаясь, то поднимая корму, то задирая нос, благополучно доставило нас на место, мы вышли на берег за Сигейским мысом, который нынче называется мысом Енишехир.

Мы мигом взбежали на холм, где, по преданию, был погребен Ахилл и вокруг которого Александр Македонский, в знак поклонения перед героем, обошел трижды, нагой и с цветочным венком на голове. Недалеко от холма виднелись руины храма, и один греческий монах настойчиво уверял нас, что это развалины Трои, но на беду его, с того места, где мы стояли, видно было место, где, по всей вероятности, действительно располагалась Троя: в глубине долины, где протекал ручей – это был знаменитый Скамандр, который становился похожим на реку несколько выше деревни, называемой Энаи, где к нему присоединялся Симоис. Мы отправились в эту долину и оказались там через полчаса. Лорд Байрон присел на обломок скалы, Экенгед и Гобгауз принялись стрелять бекасов, а я стал обходить окрестности. Прошло около часа. Байрон теперь еще меньше прежнего понимал, где именно была Троя. Экенгед и Гобгауз подбили штук двадцать бекасов и трех зверьков, очень похожих на европейских зайцев, а я трижды упал не в воду, но в тину, в которую погружались девы Греции, когда приходили сюда для жертвоприношений.

Через некоторое время мы собрались в обратный путь. Лорду Байрону хотелось пройти по берегу Скамандра до того места, где река впадает в море, а потому мы распорядились, чтобы лодка дожидалась нас у Янычарского мыса. В Бунар-баши мы остановились позавтракать, потом двинулись дальше и через час были на берегу пролива. Там лорду Байрону вздумалось повторить подвиг Леандра[27], переплыв пролив Геллеспонт, который в этом месте около четырех миль шириной. Мы убеждали его не делать этого, но, что бы мы ни говорили, он не соглашался оставить свое намерение: Байрон отличался упрямством и временами упорствовал совершенно по-детски. Впрочем, это свойство было сущностью его гения. Говорили, что он плохой стихотворец, – и он стал великим поэтом, природа создала его калекой, – и он начал бороться с этим недостатком и прослыл одним из прекраснейших мужчин своего времени. Мы говорили, что он недавно позавтракал и что течение очень быстро, и он чуть было не бросился в воду тотчас. Заставить лорда Байрона переменить свое решение было сродни тому, что поднять гору и перенести ее из Европы в Азию.