Приключения Джона Девиса

Мальтийцы носят куртки с тремя или четырьмя рядами металлических пуговиц в виде колокольчиков, красный платок на голове и пояс того же цвета; черты лица их вообще резки и грубы, а в черных глазах отражается или дерзость, или низкое коварство. У женщин к этому неприятному выражению лица присоединяется еще отвратительная нечистоплотность. Хорошенькие женщины, которых изредка встречаешь на Мальте, все – сицилианки, этих полугречанок узнаешь с первого взгляда: лицо у них миловидное, улыбка лукавая, взгляд мягкий, как бархат, когда заглядываются на офицерские эполеты, мичманские усики и кортики. Они всегда первыми обращают на себя внимание моряков. Мальтийки стараются оспаривать у них это право, но победа почти всегда остается на стороне хорошеньких сицилианок.

Приехав в Лавалетту, мы поразились несхожести города с портом: порт был весел и шумен, город – скучен и безмолвен. Впрочем, мы выходили на берег, только чтобы набрать воды, и вскоре вернулись на корабль. Ветер был благоприятный, и мы в тот же вечер снялись с якоря.

Мы шли с попутным ветром всю ночь и следующий день, и Борк за это время ни разу не выходил на палубу. Вечером вахту сменили и, как обыкновенно, послали спать в тридцатишестифутовую батарею. Все мы, укачиваемые ионийскими волнами, с час уже спокойно спали в своих койках, как вдруг ядро просвистело в наших снастях и пробило малый стаксель, за ним последовало другое и пролетело сквозь парус бизань-мачты. Вахтенный, видно, заснул, а мы сошлись с каким-то кораблем. Но что это было за судно – линейный корабль, фрегат, канонерская лодка, – этого в темноте ночи никто не видел. Когда я выскочил на палубу, третье ядро ударило в шпиль. Борк в смятении отдавал совершенно противоречивые приказы – это происшествие застигло лейтенанта врасплох, и потому в его голосе не было обычной твердости, и мне во второй раз пришло в голову, что этот человек – трус и умеет разве что себя преодолевать. Я еще больше утвердился в этом мнении, услышав на шканцах звучный голос капитана.

– Живо за работу! – кричал старый морской волк, у которого в подобных случаях обнаруживалась неожиданная твердость. – В ружье! По местам! Койки долой! Где сигнальный? Где все?

Тут началась суматоха, которую я не берусь описать, потом все пришло в порядок, и минут через десять все были на своих местах. Между тем мы переменили положение и ушли с курса неприятеля, потом, когда все было готово, капитан велел вернуться на него. Через минуту мы увидели паруса, которые казались легкими белыми облаками, в ту же минуту судно опоясалось огнем, и снасти наши запрещали, несколько обломков рей упали на палубу.

– Это бриг! – воскликнул капитан. – Погоди, голубчик, попался ты нам! Смирно! Эй, на бриге! – крикнул он в рупор. – Кто там? Мы «Трезубец», семидесятипушечный фрегат британского флота.

Через несколько мгновений до нас донесся голос, будто принадлежащий какому-то морскому духу.

– А мы шлюп британского флота «Обезьяна».

– Вот тебе на! – воскликнул капитан.

– Вот тебе на! – повторил весь экипаж, и все расхохотались.

Слава богу, никто не пострадал. Не прими капитан предосторожностей, мы принялись бы палить в своих, как они стреляли в нас, и вероятно, только при абордаже узнали бы друг друга, потому что стали бы кричать на одном языке.

Капитан шлюпа «Обезьяна» прибыл к нам с извинениями и сел с нами за стол пить чай. Между тем койки были снова спущены, сигналы исчезли, пушки возвратились на свои места, и часть экипажа, которая не была на вахте, спокойно отправилась продолжать прерванный сон.

Глава XIII

Через несколько дней мы пришли в Смирну, и, как только бросили якорь, наш консул прислал письмо капитану. Он писал, что у одного знатного англичанина в Смирне есть предписание адмирала ко всем капитанам английских судов в Леванте перевезти его со свитой в Константинополь. Стенбау ответил, что готов принять этого пассажира, но тот должен поторопиться, потому как он зашел в Смирну только для того, чтобы узнать, нет ли каких предписаний от правительства, и намерен в тот же вечер сняться с якоря.