Приключения Джона Девиса

Судя по характеру Борка, можно было предвидеть, что он никогда не переменится. Притом эта мера особенно не отразилась на его образе жизни. Он всегда был один, а теперь стал просто еще мрачнее и строже прежнего.

Что касается меня, то одиночество только укрепляло меня в моем намерении. Порой, при воспоминании об обиде, нанесенной мне лейтенантом, сердце мое сжималось, и кровь ударяла в голову; бывали, однако же, и такие минуты, когда решимость моя ослабевала, и я старался оправдать в собственных глазах его наглое поведение. Но однажды Патрик, принесший еду, сообщил мне по секрету, что Борк произнес на палубе перед офицерами новые оскорбления и угрозы в мой адрес, пообещав, пока он будет жив, притеснять этого «дрянного мальчишку Девиса». Дело решенное: нам с Борком нельзя было оставаться на одном судне. Я должен был выбрать одно из двух: или совсем оставить службу, или просить о переводе. Второе было сложнее осуществить, да это и не привело бы ни к чему. Отомстить Борку я мог только как частное лицо, на свободе.

Глава XVIII

Я тотчас начал готовиться к своему предприятию. Я пересчитал имевшиеся средства: у меня было около пятисот фунтов наличными деньгами и векселями – больше чем нужно, чтобы безбедно прожить два года. Я написал родителям длинное письмо, в котором говорил о своих чувствах и рассказал обо всем, что случилось со мной, с тех пор как я поступил на «Трезубец». Письмо оканчивалось тем, что я решил вызвать Борка на дуэль. Мне стало как-то легче, когда я окончил эти приготовления: мне казалось, что мщение мое уже началось и оставить эту затею невозможно. Вызвать Борка на дуэль на корабле было бы безрассудством, и я составил свой план иначе.

Борк ездил иногда к послу по делам капитана и по своим собственным. Людей он не очень любил, о природе и не думал и потому всегда выбирал самую короткую дорогу. Она шла через одно из самых больших и красивых константинопольских кладбищ. Чтобы никого не компрометировать, я решил дождаться его там один и непременно заставить со мной драться, на чем он захочет: у нас обоих были шпаги, а сверх того я хотел взять с собой пару пистолетов.

Между тем пришла очередь Боба прислуживать мне. Как только он вошел, я бросился к нему и спросил о Моисее. Жид несколько раз побывал на корабле и хотел меня видеть, но ему говорили, что я под арестом и ко мне не пускают. Я понимал, как он должен был беспокоиться, потому что не получил букет, который Василика обещала ему за труды. Я велел Бобу передать Моисею, что я сам принесу ему этот букет, как только выйду из-под ареста, что мне тоже нужны его услуги и я за них щедро заплачу.

День моего освобождения приближался, и я приготовил все, чтобы при первом же удобном случае выполнить свое намерение. Наконец, ровно через месяц, час в час, арест окончился. Прежде всего я пошел к капитану. Он был так же добр и ласков со мной, как и прежде, побранил меня за то, что я не попросил позволения, в котором он, конечно, мне не отказал бы, и подробно расспросил о моем приключении с молодой гречанкой, о великодушном поступке Джеймса и Боба, о возвращении нашем на корабль и стычке, которая была у меня с лейтенантом. Я все рассказал с величайшей откровенностью, потому что глубоко уважал Стенбау, к тому же он был другом моего отца.

При смене вечерней вахты Борк вышел на палубу, и я увидел его впервые после нашей ссоры. В сердце моем закипели все худшие чувства, которые он во мне возбудил. Мне казалось, что самой блаженной минутой в моей жизни будет та, когда я отомщу ему. На другой день Борк объявил капитану, что ему нужно побывать в посольстве и что он вернется после вечерней вахты. Эта весть должна была меня обрадовать, а между тем сердце мое замерло, когда я ее услышал. Дело в том, что, каким бы твердым ни было намерение человека, когда речь идет обо всей его дальнейшей жизни, всегда происходит борьба между разумом и страстями. Конечно, мне выгоднее было бы проглотить обиду и продолжить карьеру, которая при обширных связях моего отца и при помощи мистера Стенбау могла бы привести меня к высшим чинам на флоте. Но страсти мои противоречили моим выгодам.

Весь день я провел в размышлениях, но мое намерение осталось незыблемым. Я спал мало, однако ночь провел довольно спокойно. Утром я пошел к капитану проситься на берег. Мне надо было нанести два визита: один – жиду Моисею, а другой – лорду Байрону. Первому я отдал букет Василики и прибавил к этому двадцать пять гиней, потом дал ему еще столько же, чтобы он узнал, нет ли на рейде какого-нибудь корабля, который шел бы в Архипелаг[39], Малую Азию или в Египет, и чтобы в таком случае взял место для пассажира, какому бы государству этот корабль ни принадлежал. Моисей обещал мне сделать это в тот же вечер; оно, впрочем, было и несложно, потому что каждый день какой-нибудь корабль отплывал в Дарданеллы. Кроме того, я велел Моисею купить мне греческий костюм.