Приключения Джона Девиса

Фелука ждала нас у входа в порт. Пока мы плыли к ней, я не спускал глаз с этой руки, с этого платка. Временами слезы наворачивались на глаза и, как облако, скрывали от меня Фатиницу. Я отворачивался, чтобы смахнуть их, а потом опять обращался к обожаемой ручке, к красноречивому платку. Дул встречный ветер, и я радовался этому, потому что медленнее удалялся от Фатиницы. Но благодаря усилиям гребцов фелука выбралась в открытое море, мы подняли паруса и вскоре обогнули мыс, за которым скрылись и Кеос, и дом Константина. Тогда я погрузился в глубокое уныние, будто этот платок привязывал меня к жизни и, как только он исчез, для меня уже не осталось ничего на свете. Я сказался нездоровым и ушел в свою каюту, где хотя бы мог не скрывать чувств.

На семнадцатый день по выходе из гавани мы бросили якорь в прямой видимости Смирны. Хотя Константин совершенно полагался на расположение к себе своих соотечественников, однако же не решался входить в такой могущественный и многолюдный порт. На прощание Константин и Фортунат предложили мне деньги, но я в них не нуждался. Я только взял с них слово зайти на обратном пути за мной в Смирну, если я еще буду здесь.

Мы подали сигнал, означающий, что на корабле есть человек, который желает сойти на берег. За мной пришла лодка. Странно, но, когда я расстался с этими людьми, у меня будто камень с души упал. С ними мне было как-то неловко и совестно. Во время пути я расспрашивал, где мне найти мать Апостоли. Она недели за три до этого переехала в маленький домик недалеко от Смирны. Один из гребцов за небольшую плату вызвался проводить меня туда.

Все домочадцы были в трауре. Пассажиры «Прекрасной левантинки» рассказали в Смирне о смерти Апостоли, которой обязаны были своей свободой. Тогда же его мать и сестра продали торговый дом, который держали только для того, чтобы увеличить состояние своего сына и брата, и на вырученные деньги купили загородный домик, чтобы там свободно предаваться горю.

Как только я назвал свое имя, все двери передо мной отворились. Мать Апостоли была извещена о том, что я дружил с ее сыном и заботился о нем. Я преклонил перед ней колени, она подняла меня со слезами на глазах, прижала к своей груди и взмолилась: «Расскажите мне о сыне!» В эту минуту вошла сестра Апостоли. Мать велела ей снять покрывало, потому что я был им не чужой; я увидел девушку лет шестнадцати-семнадцати, которая показалась бы мне красавицей, если бы образ, запечатленный у меня в сердце, не затмевал все прочие. Я передал матери волосы, сестре – кольцо, потом вручил им письмо Апостоли и рассказал о его болезни и смерти.

Я пробыл у них целый день, а вечером возвратился в город и отправился прямо к консулу. Он знал мою историю от офицеров «Трезубца», который останавливался в Смирне через неделю после моего бегства из Константинополя, потому что на другой же день после моей дуэли с лейтенантом Борком капитан Стенбау получил предписание вернуться в Англию. Все меня жалели, как я и думал, и даже сам капитан намеревался по возвращении в Лондон представить это дело лордам Адмиралтейства в истинном свете. Консул передал мне письмо от моих родителей с векселем на пятьсот фунтов стерлингов на случай, если у меня недостанет денег. Это письмо было написано три месяца назад – следовательно, тогда в Лондоне еще не могли знать о смерти Борка.

Я прожил в Смирне целую неделю, ожидая случая написать матушке. Каждый день я навещал мать Апостоли, которая полюбила меня как сына и с которой я говорил о своей матери. На девятый день я узнал, что в порту стоит шлюп, который за двадцать три дня дошел из Лондона; часа через два после этого консул передал мне письмо. Признаюсь, я пришел в трепет, когда получил его. Наконец, собравшись с духом, я вскрыл конверт, и первые слова невыразимо меня обрадовали, потому что письмо несло утешительную и совершенно неожиданную весть.

По прибытии в Гибралтар капитан Стенбау, приведенный в негодование действиями Борка против Дэвида, написал лордам Адмиралтейства донесение, в котором просил перевести лейтенанта на другой корабль, потому что он возбудил против себя ненависть и офицеров, и экипажа. Характер капитана был настолько известен, что это придавало его просьбе большой вес. Лорды Адмиралтейства тотчас назначили Борка первым лейтенантом на корабль «Нептун», который в то время оснащали в Плимуте. Он был назначен для сопровождения торговых судов в Индию. Таким образом, распоряжение о переводе господина Борка было подписано в Лондоне за неделю до моей дуэли с ним в Константинополе. Следовательно, я убил не начальника, но просто офицера, а это большая разница. Несмотря на это, морской суд приговорил меня к ссылке – очевидно, потому, что я не явился на суд. Отец был твердо убежден, что если бы я явился, то меня оправдали бы, и потому он советовал мне возвратиться как можно скорее. Матушка писала, что она умрет от тоски, если я тотчас не приеду, чтобы ее успокоить.