Приключения Джона Девиса

Теперь мне уже не нужно было писать – я мог лично просить моих родителей за себя и Фатиницу. Я тотчас побежал в порт – там готовилось к отходу в Портсмут торговое судно – и взял себе место. На военном корабле меня были бы вынуждены арестовать, а я хотел свободным явиться к лордам Адмиралтейства, повидавшись сначала с родителями. Я поехал к матери Апостоли, чтобы сообщить ей эти добрые вести, и впервые увидел, что луч радости блеснул в ее глазах и улыбка тронула уста. С дочерью было все иначе. Не знаю, что писал ей Апостоли, какими мечтами он ее тешил, но кажется, она надеялась, что я гораздо дольше пробуду в Смирне.

Я уехал оттуда через двенадцать дней после прибытия и уже почти через месяц после того, как расстался с Фатиницей. «Бетси» оказалась быстроходным судном: на третий день по выходе из Смирны мы были уже в виду Никарии, и я издали различил курган, насыпанный на могиле Апостоли. Через пять дней после этого мы увидели Мальту и, не задерживаясь, прошли мимо этого воинственного острова. Шкиперу «Бетси», кажется, не меньше меня хотелось вернуться в Англию, а ветер был нам в помощь. Через неделю мы миновали Гибралтарский пролив, а через двадцать восемь дней после выхода из Смирны бросили якорь на Портсмутском рейде. Нетерпение мое было так сильно, что я не решился ехать в экипаже, хоть они и славятся своей быстротой. От Портсмута до Вильямс-Хауса – девяносто лье, верхом я мог проехать их за двадцать – двадцать два часа.

Почтальоны, верно, думали, что я заключил пари. Я выехал из Портсмута часа в три пополудни, скакал всю ночь и утром был уже в Нортгемптоне. Часов в девять я пересек границу графства, в полдень проскакал во весь опор через Дерби, наконец, увидел Вильямс-Хаус, тополевую аллею, ведущую к замку, распахнутые ворота, нашу цепную собаку, Патрика, который чистил на дворе лошадей, и Тома, спускавшегося с крыльца. Я подскакал к нижней ступеньке и спрыгнул с лошади, крича: «Матушка! Где матушка?»

Милая моя матушка услышала этот крик и прибежала из сада. Увидев меня, она зашаталась, я бросился к ней и подхватил. Поддерживая и обнимая матушку, я протягивал руку к отцу, который шел так скоро, как только можно было с деревянной ногой. Наконец, отец подошел к нам, и некоторое время мы все вместе обнимались, плакали и смеялись от радости. Вскоре сбежались все домочадцы, миссис Денисон и наш честный управляющий Сандерс. Позже, к обеду, пришел добрый доктор, наставления которого я так хорошо помнил; наконец, вечером явился священник, почтенный Робинсон, который пришел играть в вист, не догадываясь, что найдет здесь нового игрока.

Я обошел весь дом и сад, нашел свой птичник таким же исправным и переполненным добровольными пленниками, увидел озеро, мое прекрасное озеро, которое некогда казалось мне морем, а теперь превратилось в пруд. Матушка моя была так же взволнована, так же растрогана, как и я, ей все не верилось, что перед ней ее родной сын, которого, как она думала, она лишилась навеки. Она обнимала меня и прижимала к сердцу, потом вдруг смотрела на меня и говорила, что я стал настоящим мужчиной. Мне было тогда восемнадцать лет, но за последний год я и правда многое пережил.

Наконец, мы пришли в гостиную, и тут я начал рассказывать о своих подвигах и приключениях. Я остановился на смерти Борка и прибавил, что с тех пор жил на островах Архипелага – пока не получил письмо, в котором матушка сообщала, что я могу возвратиться в Англию. Отец решил, что мы на третий день поедем в Лондон. Ему хотелось, чтобы я как можно скорее смыл с себя пятно бесчестья. Матушка поехала с нами.

По приезде в Лондон мы прежде всего отправились в Адмиралтейство, я объявил, что добровольно предаюсь в руки правосудия, и просил назначить тюрьму, в которую я должен пойти, или сумму, которую следует внести. Лорды согласились на денежный штраф, но поскольку «Трезубец» крейсировал в это время в Ла-Манше, то для пересмотра прежнего приговора надо было дождаться возвращения корабля, а он должен был отсутствовать еще месяц или полтора. Это задержка чрезвычайно огорчала меня, но была неизбежна.

Мы прожили все это время в Лондоне. Я совсем не знал этого нового Вавилона, но, как ни любопытен он был, я не мог изгнать из сердца глубокое беспокойство, которое меня мучило. Прошло уже четыре с лишним месяца с тех пор, как я покинул Кею. Что делала, о чем думала моя Фатиница?

Наконец, получено было донесение, что «Трезубец» вошел в портсмутскую гавань, адмиральский корабль был там же, а потому решено было устроить суд в Портсмуте. Мы тотчас выехали из Лондона – я не хотел терять ни минуты. Несмотря на все мое нетерпение, приготовления к судебному процессу длились целый месяц, наконец, давно ожидаемый день наступил. В семь часов утра с адмиральского корабля раздался пушечный выстрел, и сигналами передали сообщение, что военный суд соберется в девять часов. Мы отправились туда к назначенному времени. На корабле меня тотчас посадили под стражу, и один за другим стали прибывать капитаны, назначенные членами суда.