«Меня нисколько не удивляетъ, писалъ Филиппъ къ своему біографу: „что вы думаете о деньгахъ. Вы имли то проклятое несчастье, которое разрушаетъ все великодушіе, порождаетъ эгоизмъ — небольшое состояніе. Вы получаете по третямъ нсколько сотъ фунтовъ и это жалкое содержаніе портитъ всю вашу жизнь: оно мшаетъ свобод мысли и поступковъ. Это длаетъ скрягой человка, который не лишонъ великодушныхъ побужденій, какъ мн извстно, мой бдный, старый Гарпаганъ, потому что не предлагали ли вы мн своего кошелька. Говорю вамъ: меня тошнитъ при мысли о томъ, какъ люди въ Лондон, особенно добрые люди, думаютъ о деньгахъ. Вы проживаете ровно столько, сколько позволяетъ вашъ доходъ. Вы жалко бдны. Вы хвастаетесь и льстите себя мыслью, что вы никому не должны; но у васъ есть кредиторы своего рода, такіе же ненасытные, какъ любые ростовщики. Вы называете меня безпечнымъ, мотомъ, лнтяемъ, потому что я живу въ одной комнат, работаю такъ мало: какъ только могу, и хожу въ дырявыхъ сапогахъ, а вы льстите себя мыслью, что вы осторожны, потому что вы занимаете цлый домъ, имете ливрейнаго лакея и даете съ полдюжины обдовъ въ годъ. Несчастный человкъ! Вы невольникъ, а не человкъ. Вы нищій, хотя живёте въ хорошемъ дом и носите хорошее платье. Вы такъ жалко благоразумны, что тратите для себя вс ваши деньги. Вы боитесь нанимать извощика. Куча безполезныхъ слугъ ваши безжалостные кредиторы, которымъ вы каждый день должны платить страшные проценты. Меня, съ дырявыми локтями, обдающаго за одинъ шиллингъ, называютъ сумасброднымъ, лнивымъ, беззаботнымъ… я уже не знаю чмъ, между тмъ какъ вы считаете себя благоразумнымъ. Какая жалкая обманчивая мечта! Вы бросаете кучу денегъ на безполезные предметы, на безполезныхъ горничныхъ, на безполезную квартиру, на безполезное щегольство и говорите: «бдный Филь! какой онъ лнтяй! какъ онъ безполезно тратитъ время! какимъ жалкимъ, безславнымъ образомъ онъ живетъ!» Бдный Филь также, богатъ какъ и вы, потому-что ему достаточно его средствъ и онъ доволенъ. Бдный Филь можетъ лниться, а вы не можете. Вы должны трудиться, чтобы содержать этого долговязаго лакея, эту поджарую кухарку, эту кучу болтливыхъ нянекъ и мало ли еще чего! И если вы желаете покоряться рабству и униженію, которыя неразлучны съ вашимъ положеніемъ — пересчитывать огарки, что вы называете порядкомъ — я сожалю о васъ и не ссорюсь съ вами. Но я желалъ бы, чтобы вы не были такъ нестерпимо добродтельны, не такъ спшили порицать меня и сожалть обо мн. Если я счастливъ, къ чему не вамъ безпокоиться? А если я предпочитаю независимость и дырявые сапоги? лучше ли это, чмъ поддаваться гнёту вашихъ отвратительныхъ условныхъ приличій и быть лишену свободы дйствія? Я жалю о васъ отъ всего моего сердца; и мн прискорбно думать, что эти прекрасныя, честныя дти — чистосердечныя и откровенныя пока — должны лишиться своихъ природныхъ добрыхъ качествъ по милости ихъ суетнаго отца. Не говорите мн о свт: я знаю его. Взгляните-ка на моихъ жалкихъ родственниковъ. Взгляните на моего отца. Я получилъ отъ него письмо, заключающее т ужасные совты, которые подаютъ фарисеи. Еслибы не для Лоры и дтей, сэръ, я искренно желалъ бы, чтобы вы разорились какъ любящій васъ — Ф. Ф.
P. S. О Пенъ! я такъ счастливъ! Она такая милочка! Я омываюсь ея невинностью, сэръ! я укрпляюсь ея чистотою. Я преклоняю колна передъ ея кроткой добротою и безвинностію. Я выхожу изъ моей комнаты и вижу её каждое утро до семи часовъ. Она любитъ васъ и Лору. И вы любите её? И когда я подумаю, что, полгода назадъ, я чуть было не женился на женщин безъ сердца! Ну, сэръ, слава Богу, что мой бдный отецъ истратилъ мои деньги и избавилъ меня отъ этой ужасной участи! Лордъ Рингудъ говорилъ, что я счастливо отдлался. Онъ называетъ людей англосаксонскими именами и употребляетъ очень сильныя выраженія; и о тётушк Туисденъ и о дяд Туисденъ, о дочеряхъ ихъ и о сын онъ говоритъ такъ, что я вижу, какъ врно осудилъ онъ ихъ.
P. S. № 2. Ахъ, Пенъ! какая она милочка! Мн кажется я самый счастливый человкъ на свт».