Приключения филистимлянина из Ашдода сына Хоттаба

В его речи ощущалось воодушевление самим собой. Гассану не оставалось ничего, кроме как посочувствовать приятелю. Но, имея возможность получить новые знания, а также хоть как-то поддержать его оптимистическое настроение, обратился к нему с вопросом:

– А кто такие «мы»? – спросил он.

Сварог продолжил движение, за ним последовал и его компаньон.

– Кто? – Сварог сделал вид, что не понял, о чем ведет речь филистимлянин.

– Ну, ты говорил «нас забудут». О ком ты говоришь, кто они, как и ты? – пояснил Гассан.

– А.… Да так, оговорился, но…

Сварог снова продолжил путь.

– Скажу только, Гассан, что нас много, – сказал Сварог.

Гассан не стал допытываться, что скрывает его сопроводитель. Единственное, он желал узнать, что это за место, где они находятся сейчас, и как выбраться отсюда, не применяя магию. Впрочем, он всегда имел возможность вызвать джинна, как только потеряет желание продолжать путь или почувствует подвох со стороны этого божества людей Дарполя.

Освещение парка было несколько иное, чем на земле. Здесь солнца не было. Гассан не приметил, но, быть может, оно было незаметно из-за верхушек деревьев, гадал он. Но с каждым просветом вершин, где должны были просвечиваться лучи солнца, было только небо.

«Потом все разузнаю», – подумал Гассан, желая уже воспользоваться кольцом Соломона, но тут они вышли на поляну. С одной из сторон открытой местности шел мелкий дождь. В этой части поля едва виднелись столбы с преломлением света красного, оранжевого и желтого цветов. Гассан остановился, чтобы подивиться такому явлению. В противоположной стороне ему высматривать было, в общем, нечего, кроме на слегка покрытые колосья высокой травы легкого снега, темного затянувшегося неба и, казалось, бесконечно падающих белых хлопьев, отдававшие холодком, продолжая покрывать эту часть местности. Со стороны, привлекавшей Гассана, наоборот, веяло теплом, небо было чуть темновато-голубым, но в его сторону плавно переходящее осветленной частью, куда они со Сварогом продвигались по дороге, ставшей уже узкой тропой, скрывавшейся в колосьях пшеницы или ржи, Гассан не знал точно. Она вела прямо ко впереди стоявшему одноэтажному строению, совершенно не похожему ни на один из домов, где бывал филистимлянин. Даже в родном его поселении и в других поселениях Филистии, граничивших, и иногда участвовавших набегами на их хижины, весьма отличались от этого дома. Отдельная труба на крыше была еще понятно тем, что служила дымовыводом печи, но более тонкая в диаметре труба из жести, выходящей из стены, прикрытой конусом, заставила задуматься путешественника. Отделка наружных стен строения была чем-то похожа на грубую отделку хижин Израиля, но здесь она была более гладкой и светлой. Но немного грубее, чем облицовка египетских пирамид, выстроенных некогда задолго до царства возле Нила, хранивших и поныне свою принадлежность в разрушенном пару столетий назад центра в Египте Мемфиса в области Та-шемау. Тут на пороге, дома обращенном со стороны ниспадающего снежного покрова, появился человек. Спустившись, он пошел навстречу путникам.

– То мой брат Перун! Погляди, Гассан. Он приветствует нас, он рад тебе и мне. Значит, мы сегодня попробуем медовухи! – радовался Сварог.

– Ме… до… что? – не понял его Гассан.

– А!.. Сам поймешь. Вещь! Брат! – проводник Гассана выкрикнул, раскинув в стороны руки, по-прежнему держа в одной из них свой посох.

Они приблизились к дому. Встречавший их человек выглядел совсем неестественным, для того чтобы его называли божеством и уж тем более поклонялись ему. Это был средних лет мужчина, хотя из-за прямой неряшливой бороды до пояса трудно было определить его точный возраст. Белая рубаха, расписанный золотыми закорючками пояс, которые Гассану ни о чем не говорили, каковых он решил определить просто узором. Однако что они были просто красивой вышивкой, филистимлянину с трудом представлялось. Брюки, схожие как у Гассана, вздутые, из весьма удобной материи, годились бы при любом погодном условии. На ногах то ли тапки, то ли повседневная такая обувь, выделанная из толстой травы или коры деревьев. Густые брови мужчины придавали ему грозный вид. Впрочем, если у Перуна оставить, представив из волосяного покрова лица лишь шевелюру, образ его был бы весьма приветливым и означал бы «так-так, гостюшки?! Ну! Милости просим друзья!», но тут взгляд, казавшийся исподлобья и затерянный в бровях, выдавал другой ошибочный: «Ну что, еще?!» Впрочем, приветствие человека совершенно изменило негативное восприятие его у Гассана.

– Мой друг и брат Сварог! Ты опять с новым другом? Ну, милости просим! Медовуха давненько уже сварена.

– И ждет тебя! – дополнил хозяин дома.

– О! – воскликнул Сварог.

Братья, поравнявшись, обнялись. Сварог представил Гассана. Перун долго рассматривал филистимлянина.

– Сын самого ибн Хоттаба, значит?! – сказал Перун.

Гассан слегка подивился знаниям незнакомого ему человека о его отце. Но так как он был неким божеством для кучки племенных родов, оставил вопросы о знаниях своих родственников, коротко подтвердив его слова.